Книга Фридриха Науманна «Mitteleuropa - новый порядок в сердце Европы» только что была опубликована Институтом Пилецкого. Этот факт сразу же вызывает вопрос: почему книга впервые издается на польском языке более чем через столетие после ее публикации на языке оригинала? Если это не литературное открытие – например, забытое по неизвестным причинам произведение Томаса Манна, – то ответ следует искать в текущей политике, поскольку только она может добавить современный контекст к геополитическим размышлениям немецкого пастора 1915 года.

Головокружение от успехов

В 1915 году дела Германской империи и ее союзника Австро-Венгрии на Восточном фронте шли очень хорошо. Немцы оккупировали почти всю территорию бывшей Речи Посполитой, оттеснив Россию далеко на восток и тем самым оставив в истории политический порядок на европейском континенте, установленный после Венского конгресса (1815). Перед Германией и ее союзником открывались новые перспективы, которые могли вскружить голову многим.

Mitteleuropa в переводе на польский означает «Центральная Европа». Теперь вся немецкая – с этим надо что-то делать. Однако Германская империя слишком мала. Даже с Австрийской империей и Венгерским королевством она слишком мала, чтобы справиться с английским коварством, французским декадансом и русским варварством – то есть, чтобы экономически и политически доминировать между Балтийским, Черным и Адриатическим морями. А такое господство является условием выживания немецкой организации труда и немецкого духа.

Немецкая организация проистекает из мысли Гегеля и Фихте, то есть является самым ценным в человеческих достижениях на сегодняшний день.

Если не мы (Германия) их, то они (Британская империя, Франция и варварская Россия) нас, – как бы говорит автор.

Конечно, господство над народами Центральной Европы дает Германии цивилизационный шанс и надежду создать со временем единое европейское общество, работающее по-немецки и использующее немецкий язык как лингва франка.

Германия, Германия превыше всего

Таким образом, уже в начале книги читатель узнает о планах – даже необходимости – далеко идущего объединения Австро-Венгрии с Германией. Однако не только австрийские немцы живут в государстве, которым правит провиденциальный повелитель Франц Иосиф I. С ними, как и с немецкими колонистами в других европейских странах, не будет никаких трудностей; они наконец получат то, о чем давно мечтали.

Однако в империи Франца Иосифа есть и другие народы: венгры и различные славяне. Если венгров автор считает почти немцами, предположительно из-за их политической роли в монархии, то отношение Науманна к «мечтательным и беспечным» славянам декларативно благожелательное, но в то же время очень патерналистское.

Говоря о славянах, он, конечно же, не обходит стороной и поляков. А вот и хорошая новость столетней давности – германизация не сработала, как показал опыт Пруссии:

    Подписывайтесь на наш фейсбук  
  «Таким образом, Пруссия взяла в одну руку "кнут" принуждения, а в другую – "пряник" материального процветания, требуя от поляков лояльности. Экономически было сделано много хорошего, но не было найдено способа задобрить польское население. (...) Даже если они перестали верить в возрождение польского государства в прусских землях и преуспевают экономически, их все равно разделяет пропасть с немецкоязычным большинством – они другой народ».

Придется использовать другие методы, но все будет хорошо, потому что, в конце концов:

«Немецкие экономические идеи должны все больше определять характер этого региона в будущем. Возникнет единая экономическая нация, преодолевающая все национальные границы. Уже сейчас австрийцы и венгры разделяют нашу жизнь, потому что все они – включая и тех, кто говорит на других языках – экономически имеют в своих жилах нашу кровь. Чехи, поляки и венгры – хотя часто настроены антинемецки и в неэкономической сфере питают недоброжелательные к нам эмоции и предрассудки – не смогли устоять перед магнетизмом нашего метода работы».

А если бы они и сопротивлялись, то немцы исправили бы это в своих интересах:

«Нельзя относиться к Mitteleuropа как к казарме или монастырю, как к народной общине или фабрике, помещичьей усадьбе или пригороду, банку или мастерской, но все характеристики – дисциплина и самостоятельность, наказание и поощрение – должны иметь свое место. Над этим аспектом нам необходимо задуматься, потому что такой порядок не возникнет сам по себе. Природа наций должна быть усовершенствована посредством упорядочивающего разума».

Покоренные, в свою очередь, простят это упорядочивание разумом, потому что:

«Ни один патриотически настроенный венгр или чех не будет обвинять нас, немецких патриотов, в том, что мы поем, мечтаем, думаем и действуем, слыша в сердце: "Германия, Германия, превыше всего"».

Здесь следует добавить, что автор осознает, что патриотически настроенные венгры и чехи слышат в своих сердцах – на данный момент – нечто иное.

«Во время войны мы все удивляемся, почему немцев, особенно немцев из Рейха, так не любят в окружающем мире. У многих благонамеренных представителей нашей нации эта антипатия вызывает тревогу и заставляет ломать голову над тем, что же нам следует сделать, чтобы вернуть себе расположение. (...) Им совершенно не приходит в голову, что нас недолюбливают потому, что мы открыли систему труда, которой ни одна европейская нация не сможет подражать ни сейчас, ни в течение долгого времени».

Быть лучшим, а особенно самым лучшим, чего-то стоит, как известно каждому отличнику.

Центр мирового управления

В начале книги мы читаем о будущей интеграции двух империй, победивших в Великой войне, хотя Австро-Венгрия является младшим партнером, не столь интегрированным и национально однородным, как Германская империя.

Но аппетит приходит во время еды. Mitteleuropa расширяется по мере чтения. Польша, возможно, в результате поражения России, вернет себе государственность, но то, что было захвачено Пруссией при разделах, останется немецким, и некое Польское королевство пригодится в будущем для отделения Центральной Европы от России – буферное государство под немецким цивилизационным влиянием и контролем.

Если вероломство англичан и декадентство французов как угроза исторической роли Германии очевидны и не нуждаются в исследовании, то русские уже заставляют задуматься:

«При своей неотёсанности русские обладают неким неоспоримым обаянием, влиянию которого подвластны полуцивилизованные народы. Эта притягательность русского элемента, которую нам трудно понять, встречается на всем протяжении нашей восточной границы, у всех народов от Финляндии до Балкан, озабоченных дилеммой, не является ли непредсказуемый русский, полный природной жизненной силы, в конце концов, более симпатичным, чем слишком рациональный, дотошный немец».

Что касается народов Балкан, я могу согласиться, но излучение притяжения России на поляков и финнов в истории было, мягко говоря, умеренным.

По ходу повествования Mitteleuropa перестает быть исключительно Центральной Европой. Науманн упоминает что-то о Бельгии, Нидерландах, Северной Италии и даже Турции, но это, безусловно, песня далекого будущего. В еще более отдаленном будущем возникнет необходимость управления единым миром – Соединенными Штатами Земли.

Надо признать, что Фридрих Науманн быстро возвращается на почву европейских планов, реалистично снижая амбиции.

Срочно нужен центральный европеец «Mitteleuropa» Фридриха Науманна – разочаровывающее чтение для поляка. Книга, хотя и отсутствующая в польском издании, тем не менее, упоминается во многих работах и статьях экспертов по немецкой политике как сборник идей о современном немецком империализме. Наконец-то она вышла и на польском языке, но все еще не дает ответа на вопрос, почему кто-то должен управлять Европой и почему это должна быть Германия. Возможно, это происходит потому, что очевидное не объясняется, оно понимается само по себе. А понимание между автором и читателями, видимо, было высоким, потому что книга быстро разошлась тиражом более ста тысяч экземпляров.

Стиль экзальтированного отличника, опьяненного собственным красноречием и эрудицией, имеет извращенное очарование литературного модернизма, и хотя Науманн облачается в научные перья, он туманен и рассеян, использует неопределенные термины и – временами – противоречит сам себе. Тезисы и намерения, однако, достаточно ясны, но тот, кто ожидает точной лекции, получил нечто похожее на ловлю тумана в сачок для бабочек.

Однако прежде чем возмущаться империализмом Науманна, важно понять, что в вильгельмовской Германии он был голубем среди ястребов. Поэтому в националистических кругах его критиковали за то, что он делал ставку на влияние и контроль, а не на перемещение населения. Позже, в Третьем рейхе, в так называемом Генеральном плане Ост, перемещение десятков миллионов людей из немецкого жизненного пространства, то есть со всего востока Германии до Урала, должно было сочетаться с истреблением.

Вот как автор заключает уже в конце книги:

«Позвольте мне перевести теоретические выводы, сделанные до сих пор, в пластическое видение. Я представляю себе сцену, которая произойдет через десять лет – пусть даже больше. Я поехал в Прагу, чтобы навестить там председателя Центрально-Европейской экономической комиссии. Я спросил хозяина: "Как обстоят дела с чехами и другими негерманскими жителями Mitteleuropa?". О, – ответил он, – начало было непростым, потому что в нашем офисе говорят по-немецки, но в итоге для чешских фермеров и предпринимателей контакты с нами оказались слишком важными. Я, кстати, могу вставить чешское слово тут и там. Иногда это помогает людям лучше понять немецкий язык. (...) Большой экономической территорией можно управлять только при условии сохранения определенной степени человечности».

И как здесь можно не любить Фридриха Наумана – человека-господина, несмотря на то, что дух истории ставит перед такими людьми, как он, необходимые и архисложные задачи, о которых автор в разных местах текста также говорит как о вызове, путешествии и даже приключении.

«Я не хотел бы заниматься никаким другим человеческим трудом, кроме как именно тем, который связан с выполнением самых замечательных задач. У нас богатые корни, мы обладаем многими достоинствами, мы также способны последовательно выполнять задачи, но только сейчас мы сталкиваемся с настоящим вызовом – культура Mitteleuropa должна кристаллизоваться вокруг Германии, чтобы созрел тот человеческий тип, который заполняет сердце континента между французами, итальянцами, турками, русскими, скандинавами и англичанами. Мы ищем того самого центрального европейца!»

Ясно одно: Германия, как штаб-квартира любой империи, посредством экономического, политического и культурного влияния должна контролировать ее периферию, т.е. Mitteleuropa. Это понятие вошло в оборот еще во времена «Весны народов» (1848–1849), и задачей историков и политологов должно стать исследование того, присутствует ли и в какой степени эта идея до сих пор в немецком политическом мышлении. А каждый публицист, занимающийся вопросами германо-польских отношений, должен считать книгу Науманна обязательной к прочтению.

Возможно, историческая и политологическая литература и журналистика прояснят нам то, что мы должны и хотим знать: «Наблюдая за растущей заботой немецких политиков о "правовом государстве" в различных странах Центральной Европы, расширением немецкого "экономического типа" в рамках ЕС и культурной деятельностью в нашем регионе Европы фондов, связанных с крупнейшими немецкими политическими партиями, можно ли говорить о "Mitteleuropa 2.0."?» – пишет профессор Гжегож Кухарчик в конце своего введения к книге.

– Кшиштоф Зволиньски

 TVP ЕЖЕНЕДЕЛЬНИК. Редакторы и авторы

– перевод Денис Куценко