Анджей Дудзинский (1945–2023)

Ему было 77 лет - а как известно, это тот возраст, о котором говорят, что дальше только “с горки”. Только бы пройти рубеж двух семерок, двух топоров. Суеверия иногда сбываются: лезвие двойной семерки оборвало нить земной жизни Анджея Дудзинского 17 января.

Он бы не хотел слезливых интонаций по поводу своей смерти. Нам, оставшимся здесь, лучше утешиться и порадоваться, вспоминая его прекрасную, богатую переживаниями и полную увлекательных дружеских отношений жизнь. Жизнь, исполненную любви к женщине. К одной и той же.

Может как раз отношения с Магдой Дыгат, дочерью популярного писателя, ставшей также писательницей, и следует считать главнейшим жизненным достижением Анджея? Ведь как пел в своей песне Чеслав Немен “Моя любовь, мой успех - это ты”.

Он познакомился с Магдой, когда оба были подростками, на море, в городе Сопот в 1960 году. Как она его тогда увидела? “Он был копией американского подростка. Коротко острижен, носил джинсы, большой красный свитер и мокасины. К тому же он мог небрежно бросаться американскими словечками, что делало его невероятно cool для своих пятнадцати лет”, - вспоминает жена Дудзинского. Магда и Анджей прошли проверку временем: от влюбленности на каникулах до серьезных “свиданий” друг с другом. Вместе пара решила жить в 1965 году, а спустя два года они поженились. И хотя художник с писательницей десятки раз меняли адреса, переезжая с места на место, между ними ни разу не пролегла трещина. В отношениях не возникло классического “что-то пошло не так”. Вряд ли кто-то продержится более шести десятилетий с неизменным чувством!

Обратите внимание на магическое значение семерок в общей биографии Дудзинских (как упоминает Магда в книге “Маленькая азбука Магды и Анджея Дудзинских”, Wydawnictwo Literackie, 2009): свадьба в 1967 году, поездка в США в 1977 году, покупка дома недалеко от Нью-Йорка в 1987-ом. А вот 2007 год имеет положительные и отрицательные стороны. и почему-то Магда не обратила внимания на две семерки- топора в этом году…

С собакой и человеком

Да, Анджей Дудзинский жил на полную катушку. Он перескакивал с одной дисциплины на другую, потому что действовать в одном и том же режиме постоянно, делать одно и то же было для него  утомительно. Самый большой страх Дудзинского - наскучить самому себе. Поэтому он и прыгал в разные стороны. Образно говоря - с завидным постоянством выполнял рискованные трюки. И ни разу - опять же образно говоря! - не сломал себе шею! Даже когда он рисовал левой рукой, не будучи левшой. Это факт: художник намеренно усложнял себе работу, активизируя другую конечность. Был ли он удачлив или просто работоспособен сверх меры? Наверное и то, и другое.

С междичностыми контактами и Анджея было также как с творчеством. Связи, контакты, дружба приходили к нему без особых усилий и чаще всего развивались в длительные дружеские отношения. Я не встречала никого, кто бы враждебно относился к художнику. Хотя - замечу искренне - он вовсе не был приятным человеком. Иногда Дудзинский демонстрировал свои непопулярные и вызывающие взгляды. В случае с кем-то другим, это вероятно, привело бы к конфликтам. Анджей же покорял всех своим обаянием и мальчишеской улыбкой. Было очевидно, что он не обманывает. Ни в чем.

Дома Дудзинских всегда были полны завсегдатаев и случайных посетителей, будь то в Варшаве или Нью-Йорке. И если бы мы перечислили самых известных, кого они могли бы добавить в список своих друзей и рассказать о них, уместно было бы процитировать предисловие к книге “Маленькая азбука Магды и Анджея Дудзинских”. В книге творческая пара объясняет решение не рассказывать о друзьях:  “После долгих и бурных размышлений мы решили, что безопаснее всего писать о животных, растениях и местах. О друзьях же - только тогда, когда это необходимо. То есть когда подворачивается случай с остроумием утратить их дружбу”.

    Подписывайтесь на наш фейсбук  
  А что же с собаками? Точнее, с суками. В доме художника и его жены Магды, несмотря на постоянные переезды, всегда водились четвероногие питомцы. Одним из последних проектов Анджея стал анимационный (цифровой) фильм с рабочим названием “A Crazy Piece of Something” - история самого художника, рассказанная с точки зрения собаки. И я не удивлена, потому что пес всегда дополнял образ четы Дудзинских во всех уголках мира. Одна из этих первых четвероногих “путешественниц” срывала бурные аплодисменты в Центральном парке Нью-Йорка за цирковое умение впрыгивать в корзину, висевшую на руле велосипеда Анджея. И затем пара - человек и собака - мчались по велосипедной дорожке вдаль: и у обоих на ветру развевалась буйная шевелюра. Мне особенно одна из таких фотографий: на велосипеде едут двое: пес и человек. растрепанными волосами напоминающей своего питомца. Или же свое творение - взлохмаченную птицу Дуди, которая отстраеннно и иронично комментировала реальнсть жизни коммунистической Польш в 70-е годы ХХ века. Но птица ушла в прошлое.

Все друзья Дуди

Впрочем, начнем все-таки с лохматой птицы Дуди, ставшей хитовым карикатурным персонажем в прессе социалистической Польши. ее создатель, герой нашего повествования, Анджей Дудзинский, в 2020 году отметил полвека творческой деятельности. Конечно, в его родном городе Сопоте состоялась выставка в Государственной художественной галерее. Причем художник целые десять лет готовился к своему юбилею!. Уже в 2012 году он заявил, что поедет в Польшу с различными выставками, потом снова переедет за границу и там проведет еще сорок лет своей жизни. Получилось чуть меньше, но бурно. И без перерыва.

Вообще Дудзинский не делал пауз с момента своего дебюта в 1970-ом году. Именно тогда студент варшавской Академии изящных искусств (ранее изучавший архитектуру в Гданьском технологическом университете, затем переведенный в местную Академию изящных искусств, а потом и в столицу) начал, образно говоря, “ втыкать шпильки” в социалистическую действительность отчизны. А точнее - начал сотрудничать в сатирическим еженедельником “Шпильки”. Журнал был тогда плацдармом для публичных выступлений, преимущественно для художественно-интеллигентской среды. Именно там дебютировал Дудзинский. Справедливости ради заметим, что его самые первые публикации появились на страницах  ежемесячника “Польша”. Но через несколько месяцев юмор без слов ему наскучил. и Анджей присоединился к группе молодых талантливых художников.

А причиной такой многоходовки стала своеобразная птица Дуди, которую театральный и литературный критик Ян Котт описал так: “на длинных паучьих лапах, с большим клювом и проницательными глазами”. От себя добавлю, что и птица Дуди, и ее создатель Дудзинский выделялись необычными силуэтами. Они оба были изобретательны, элегантны, немного тщеславны. Стоит ли удивляться, что автор и родитель забавной птички настолько отождествил себя со своим творением, что взял себе прозвище “Дуди”, которое оставалось с ним до конца?

Что касается рождения персонажа Дуди - как это ни парадоксально, цензура Польской Народной Республики ему ничуть не повредила. Наоборот: даже немного помогла. Потому что сито тоглашней цензуры перечеркивало любую буквальность, а это оказалась проверкой на... интеллект. Шутить слишком просто и объяснять понятно, как на пальцах, было невозможно . Поэтому Дуди был потрясающе иносказателен и загадочен. А его автор успешно сдал экзамен на высокий уровень интеллекта. Так, на “Шпильках” Дуди вознесся на вершину сатирического Парнаса. Впрочем, не сразу. Но уже в 1972 году Кшиштоф Теодор Теплиц, тогдашний главный редактор еженедельника, быстро понял, что в его журнале появился шикарный новый козырь.

Растрепанная длинноногая птица полюбилась читателям. Дуди был ироничным, немного романтичным, рассеянным, слегка потерянным. Как будто из другой культуры. При этом никто не мог обвинить его в антисоциалистической пропаганде. Так у Дудзинского появилась возможность еженедельно произносить абсурдные, но хищные тексты с колючей сатирической кафедры, неуловимым движением кисти вкладывая эти тексты в клюв насмешливого пернатого.

Кроме ироничной птицы Дуди у художника были и второстепенные персонажи - Мыши. А точнее крысоподобные существа. Они не были ни саммовской, ни сторонними наблюдателями. Теоретически они были женского рода. Хотя это не точно. Эти существа проявляли невероятную хитрость и присутствие духа. Они дразнили, советовали, рекомендовали. Как греческий хор. Мыши прекрасно находили себя в каждой ситуации, с каждым партнером, на которого ее (его?) обрек автор. Неудивительно, что в поздних карикатурах, рисунках, коллажах и пастелях Дудзинского появился Мышон - опытный комментатор текущей действительности.

С годами Анджей представил публике еще пару персонажей с не менее характерной внешностью. Покрак и Хипполь. Покрак (дата рождения: конец 80-х годов прошлого века) был хамом с картофельной родословной, нечувствительный ко всем тонкостям. Это было существо с отсутствием веры в эстетические ценности. “Незваным напал на мое воображение”, - прокомментировал тот мрачный факт автор. И продолжал: “То, из чего он вылупился, несомненно, было концентратом абсурда, приправленным инфантильной противоречивостью”. Покрак пробился на страницы еженедельного общественно-культурного журнала “Tygodnik Powszechny” в 1992 году. Он позволил увести себя оттуда лишь спустя шесть лет взамен за посвященный ему альбом.

  Персонаж Хиполь не вызывал у публики особых эмоций. Мышоны же остались до конца.

Снова в школу

Дудзинский менял не только адреса проживания. Сменялись инструменты, форматы его творчества, а также занимаемое им пространство. От маленького “квадратика” в еженедельниках он перешел к крупноформатной живописи. Затем к объемным витринам. От черной, слегка проволочной линии до мягких подтёков и ташизма, то есть, до живописи цветовых пятен. И наконец, до реди-мейда (от англ. ready-made. - Прим.перев.) - особого направления в изобразительном искусстве, в котором предметы из нехудожественного пространства (“предметы из магазина”) переносятся в художественное. Не говоря уже о сценографии, фотосъемке, мультипликации…

Был у Дудзиньского и литературный талант. Короткие, иногда рифмующиеся комментарии возле собственных рисунков трудно измерить по литературным меркам, но, например, “Маленький алфавит” Магды и Анджея Дудзинских, написанный вместе с его женой, определенным литературным канонам соответствует. Словом, никакое творческое поле не пугало его. Все новое было вызовом. Однако у этого “непостоянства” имелась и слабая сторона. Hipol nie wzniecił specjalnych emocji. Myszony pozostały do końca.

Powrót do szkoły

Dudziński zmieniał nie tylko adresy, również narzędzia i formaty. Także obszar artystycznej eksploracji. Od małego „okienka” w tygodnikach przeszedł do wielkoformatowego malarstwa, potem do trójwymiarowych gablot; od czarnej, trochę drucianej kreski do miękkich maźnięć i taszystowskich form, wreszcie do ready-made’ów. Nie zapominając o scenografii, fotografii, filmie animowanym…

Wreszcie – wypada to wyraźnie zaznaczyć – Dudziński miał talent literacki. Krótkie, czasem rymowane komentarze w dymkach pod rysowanymi scenkami trudno mierzyć pisarską miarą, ale już napisany wspólnie z żoną „Mały alfabet Magdy i Andrzeja Dudzińskich” (WL 2009) – jak najbardziej. Słowem – żadna dziedzina twórcza go nie przerażała, każda nowa stanowiła wyzwanie. Jednak ta „nietrwałość” miała słabą stronę.

- Люди видят меня не как единое целое, а как две совершенно различные сферы, - задумчиво сказал мне однажды Анджей. - Одна из сфер заполнена прикладным искусством. другая - так называемым “чистым”. Одни знают меня как автора иллюстраций. Другие как художника, имеющего собственный стиль выражения, как живописца, фотографа, автора витрин-коллажей. Когда я уехал в Штаты, то отрезал себя от Дуди и карикатур. В США я занялся серьезной иллюстрацией, хотя и не лишенной юмора и иронии. Может быть, теперь мне стоит расстаться с рисованием и заняться живописью? Но для меня это психологически невозможно. Любая работа, даже самая привлекательная, но выполняемая постоянно, превращается в мучение. Однообразие убивает. Я не могу себе этого позволить, потому что я жив.

Более десяти лет назад он вернулся… в школу. Впрочем, речь идет о заброшенном здании школы в пригороде Нью-Йорка. Там Дудзинский получил в пользование целый этаж. “Если бы не эта школа, я бы, наверное, не начал рисовать”, - признался он. - Еще одно гениальное место, которое появилось в моей жизни для творчества – это комнаты над выставочными залами в замке в городе Решель. Там таится какой-то дружественный художнику дух, создающий чрезвычайно творческую ауру. Помню, что перед выставкой в ​​Решеле я почувствовал необычайный прилив творческой силы. Мне едва удалось остановиться.

Ну и какое же место на земле, по мнению художника, он считал наиболее подходящим для жизни? “Нью-Йорк я считаю самым вдохновляющим местом в мире, хотя при этом он утомляет гиперактивностью, - как-то заверил меня Анджей. - Варшава удобнее, по крайней мере, с моей точки зрения: я везде добираюсь пешком. Кроме того, у собаки везде есть места для прогулок в окрестных парках и “зеленых кармашках”. Если бы мне сегодня пришлось снова выбирать город для жизни, я бы присмотрелся и к Лондону. Это мое первое увлечение, которое не теряет своей привлекательности”.

Жизнь на чемоданах

Впервые я увидела Дудзинского в конце 1990-х в Галерее графики и плаката. Там у него состоялась выставка. Он покорил меня своей прямотой. Полное отсутствие звездности и чванства. С первого контакта - мы друзья. Понятно, что умение заводить друзей для Анджея было определенным навыком, выработанным в результате жизненных испытаний. Но также и черта черта характера, появившаяся благодаря месту и времени рождения.

Он считал себя ребенком войны и мучился воспоминаниями о том периоде. И хотя в 1945 году боевые действия прекратились, в памяти  Анджея еще долго сохранялся страх перед возвращением войны, нищеты, голода и террора. Страх, подогреваемый в обществе коммунистической пропагандой. В период, когда Польской Народной Республикой руководил Эдвард Герек, получавстовалось облегчение. Но ненадолго. В Польше ввели военное положение. У населения оно ассоциировалось с кошмарами сталинизма и страхом перед международным конфликтом.

В то время Дудзинские находились  в США, но следили за развитием событий в Польше. Именно тогда Анджей стал комментировать происходящее на его родине от имени некоего Яна Ковальского. Это был, наверное, самый публицистический цикл в его творчестве. Ковальский “умер” в день смерти Леонида Брежнева в 1982 году. А Дудзинский переключился на другие виды творчества… В Польшу он вернулся после трансформации в 1989 году и не только потому, чтобы снова выдумать какого-нибудь сатирично-карикатурного персонажа, свое альтер-эго.

Вот что мне приходит на память. До того, как я встретил Анджея Дудзиньского физически и лично, у меня были контакты с его альтер-эго в нематериальной форме, визуально присутствующие в реальности Польской Народной Республики. Конечно же, здесь речь идет о птице Дуди. Сам же Анджей не столько говорил, сколько изрекал премудрости. Он подсмеивался над своей прической - это были собранные в хвост волосы - и над непринужденными манерами. Дуди очаровал меня. И не только меня. Все хотели, как он, игнорировать суровые реалии Польской Народной Республики, вести независимую и яркую свободную жизнь. И… не ходить в парикмахерскую. Неудивительно, что когда из головы Анджея вылупилась птица Дуди, она была похожа на автора: и небрежной прической, и узкими джинсами.

Давайте вспомним те времена: Дуди дебютировал в эпоху Эдварда Герека, когда в Польше был еще жив дух психоделического мюзикла “Волосы”, хиппи и манящего Запада. Автор смог на собственном опыте испытать то, что для большей части его поколения было мечтой. Он прожил в Лондоне два года (с 1970 по 1972 год), но вернулся в Варшаву. Потом были поездки на несколько месяцев во Францию ​​и Нидерланды, но без эмиграционных последствий. Только приглашение в американский Аспен (в Колорадо) на международное собрание художников-графиков заставило его покинуть страну на более длительное время. Разумеется, вместе с Магдой. Магда forever. Это был 1977 год. Они объехали все Соединенные Штаты и остановились в Нью-Йорке. Им казалось, что Нью-Йорк будет уже навсегда.

Однако, когда они вернулись на Рождество 1989-го в Варшаву, то…передумали возвращаться. В Польше началась интересная эпоха. У них была квартира в варшавском районе Мокотов. Не хоромы, всего лишь пара десятков квадратных метров в многоквартирном доме. Зато вопрос с тем, где жить,был решен. С тех пор, как говорит Анджей, “часики затикали”. Они жили на два города, на две страны: половину года проводили в Варшаве, другую половину - в Нью-Йорке. Дуди ценил теплый прием польской аудитории. Хотя у него уже было солидное реноме в американской прессе. В течение нескольких лет его публиковали в таких авторитетных изданиях как “Нью-Йорк Таймс”, “Ньюсуик”, в журнале Vanity Fair. Но именно в родной Польше его поняли и прочувствовали лучше…

Восстание против самого себя

Когда Дудзинские вернулись в Польшу, страна проходила через период политических и рыночных преобразований. И тут случилось нечто необычное: сатирические рисунки Дуди стали превращаться в картины. Внимание: немалую роль в этом сыграл тот самый карикатурный Покрак - персонаж-профана! Издалека его композиции могли показаться абстракциями. Какие-то неправильные пятна, брызги, ломаные линии. Вблизи же зритель улавливал детали: человекоподобные или похожие на Покрака фигуры, силуэты как со старых рисунков, однако без текстов и контекстов.

Эти картины производили впечатление радостных, стихийных. И в то же время в них чудилось нечто тревожное. Потому что под маской расхлябанности и юмора скрывалась какая-то нежелательная, неприятная правда о нас, зрителях. Но Анджей Дудзинский интересовался не только зрителями. Он стремился понять - где существует его предел. Что скрывается в глубине его души. Он знал, на что способен, но со временем это перестало его заводить. Гораздо более интригующей была другая сторона медали: чего он не мог сделать. Вот он и экспериментировал со своей инвалидностью. Когда правая рука отказывала ему служить, он брал в левую руку мелок или карандаш, чтобы отвлечься от стандартных схем. Но и появлялся Покрак.

Или другая его страсть последних лет: реди-мейд. То самое направление в искусстве, в котором предметы из нехудожественного пространства переносятся в художественное. Художник брал игрушку, шишку, вешалку или даже использованный скотч, собирал из нечто и замыкал в стеклянную витрину, как ценный объект. Потом дополнял этот художественный хаос каплей краски, чернил или кривой линией. сделанной пастелью. Тщательно спланированная импровизация, как будто случайный жест.

К мятежным (против самого себя) начинаниям относятся “Портреты из забвения”. Это рисунки, якобы изображающие кого-то или что-то, сделанные с закрытыми глазами. Оказалось, что  рука, плечо, тело имеют свою мудрость. Возникает композиция между абстракцией и реальностью предметов, на фоне неявных фигур. Аналогичное антиправило использовалось и в серии “Дикая геометрия”. Это была попытка полностью оторваться от образности, какой бы она ни была - искаженной, левосторонней, нарисованной вслепую. На этот раз художник попытался искоренить из себя горе-архитектора. Два года учебы (чтобы удовлетворить амбиции отца-архитектора) и травмирующие воспоминания о том, как пошел против себя в угоду “надо”. К каким выводам привели его эти жизненные и художественные опыты?

Однажды он сказал мне: “Я синтезирую хаос. В этих композициях содержится то, что человек знает о космосе”.

А я думаю - космос здесь, на земле. И Дуди создал его образ.

– Моника Малковска

TVP ЕЖЕНЕДЕЛЬНИК. Редакторы и авторы

  – Перевод: Светлана Черепанова