Невысокий, коренастый, с диктаторскими наклонностями, даже в плаще Стефан Старжински не был похож на супергероя. И уже совсем скоро он должен был отсутствовать в сражающейся Варшаве. Хотя он продолжал исполнять свои обязанности президента в первые дни Сентябрьской кампании, он ожидал назначения на передовую.

Как и многие его коллеги из лагеря Санацья, Старжински чувствовал себя более комфортно в форме, чем в костюме; во время Первой мировой войны он воевал в качестве солдата Польских легионов. Поэтому, когда он получил назначение в 8-й тяжелый артиллерийский полк в Торуни, у него был четкий план: подготовить Варшаву к бою (построить баррикады, отключить воду и газ в оборонительных секторах и т.д.), передать город своему заместителю - преемственность власти будет сохранена - и затем отправиться на фронт.

Почему он остался? Можно сказать, что он получил новый приказ - генерал Казимеж Соснковский, который в сентябре 1939 года недолго исполнял обязанности координатора обороны Варшавы, приказал ему "оставаться на месте [...], где он будет нужнее, чем в полку". Старжински прислушался к призыву и всерьез занялся подготовкой к обороне. Он был широко известен как титан труда, поэтому эффект проявился почти сразу.

Необходимо упорство

Соснковский снова: "Примерно в 23 брифинг [с участием Старжинского - прим. редактора] закончился. Уже через два часа жители Варшавы работали над строительством баррикад, а толпы гражданских лиц текли по улицам города, направляясь к согласованным точкам сбора".

За этим наблюдал Старжински - президент города, а с 8 сентября - гражданский комиссар командования обороны Варшавы. В условиях военного времени он проявил себя как выдающийся хозяин, обеспечив относительный порядок и безопасность в столице. Именно он создал замену полиции - Гражданскую гвардию (на пике ее численность составляла 7000 человек), заставил открыть пекарни, аптеки и банки, закрытые в начале сентября, руководил созданием сети пожарных станций и т.д. Именно Старжински смог обеспечить безопасность города в разгар всего этого.

Подписывайтесь на наш фейсбук Однако наибольшую известность ему принесли речи, с которыми он ежедневно выступал по Польскому радио. Интересно, что до войны он читал почти все свои речи с листа бумаги, а с микрофоном соприкасался не более нескольких раз.

В сентябре 1939 года, однако, это не имело значения - каждое выступление Старжинского по радио означало включение тысяч аппаратов и подъем духа у тысяч слушателей. Как он завоевал их доверие? Естественность? Искренность? Харизма? Наверное, всего понемногу, и его слушали и когда он рассказывал о немецком танке, захваченном женщинами Воли, и о тяжелых последствиях для торговцев, не открывших свои магазины. А также когда он извинился за свой хриплый голос, ведь голос - его основной рабочий инструмент…

Одетый в униформу (а не в костюм, несмотря на легенду, увековеченную в фильме "Где бы вы ни были, господин президент") и с портфелем, он проводил свои дни либо в Варшавской ратуше, либо посещая различные места в столице. Его дом стал его офисом. Он заразил всех оптимизмом и верой в то, что Варшава сможет долго и эффективно защищаться. Он был настолько уверен в этом, что его не могли удивить те, кто требовал капитуляции.

Такие голоса появились уже в середине сентября и усиливались с каждым днем. Иначе и быть не могло - несмотря на то, что Старжински и его соратники взяли под контроль хаос первых дней войны, голод, холод и бездомность все сильнее ощущались жителями осажденного города.

Президент пытался исправить ситуацию - например, 16 сентября он дал указание столичным барам и ресторанам экономить продукты и подавать людям только одно блюдо (так называемый eintopf - "одноразовое блюдо") - но его действия были каплей в океане нужды.

Ситуация не улучшилась от того, что коммюнике властей стали терять свой фактический тон и превращаться в торопливое повествование, имеющее мало общего с реальностью войны. Например, 18 сентября подполковник Вацлав Липинский, начальник отдела пропаганды Варшавского оборонного командования (DOW), объявил по радио: "Настроение в армии отличное, порядок везде образцовый. Продовольствие и боеприпасы в изобилии". Пресса писала аналогичным образом, сообщая, среди прочего, о сражении между британскими кораблями и подразделениями Кригсмарине возле Гдыни. С сегодняшней точки зрения, это классические фальшивые новости, хотя они были призваны поднять боевой дух армии и общественности.

Старжински был более честен в своем подходе: он не скрывал, что Варшава была стерта с лица земли Люфтваффе, и что жертвами немецких воздушных налетов стали больницы, общежития и школы. В то же время, однако, он утверждал, что необходимо не сдаваться, а упорствовать, и что столица является примером для всей страны, как противостоять вражескому вторжению.

Предвкушение преисподней

К сожалению, каждый последующий день увеличивал вероятность капитуляции. 23 сентября - через несколько часов после самой знаменитой речи Старжинского ("Не через пятьдесят лет, не через сто лет, а сегодня я вижу великую Варшаву..."). Немцы бомбят электростанцию Повисле, и Варшава остается без электричества. 24 сентября в результате повреждения фильтровальной станции ее работники вынуждены прервать подачу воды. Люфтваффе превращает ряд зданий (в том числе Варшавскую политехнику, дворец Красинского и здание Генеральной инспекции вооруженных сил) в руины. 25 сентября - "чёрный/светлый понедельник": 400 самолетов сбросили на столицу около 630 тонн бомб в дополнение к артиллерийскому обстрелу из более чем 1000 орудий.

Окончательный подсчет потерь был следующим: Разрушено 12% зданий, среди мирного населения 10 000 погибших и 50 000 раненых.

Варшава в последней декаде сентября - это "город дефицита": нет электричества, нет воды, нет еды, нет жилья, нет лекарств и т.д. Комментарии подполковника Тадеуша Томашевского, начальника штаба ДОУ, не оставляют иллюзий: "Многие лошади лежали мертвыми, а голодные, отчаявшиеся люди вырезали лоскуты плоти перочинными ножами", "Пересечь Варшаву в тот [сентябрьский] вечер было искусством и требовало [...] переходов, чтобы иметь возможность избежать каньонов огня [...]. Улицы были сплошь усыпаны стеклом, которое резало обувь пешеходов и пробивало шины автомобилей".

Немцы прямо заявили, что это прелюдия к аду, который они устроят городу, если он не сдастся.

Что сказал по этому поводу Старжински? Его сторонники сказали бы, что он отличался стойкостью, его критики - безответственностью, граничащей с глупостью. Несмотря на то, что президент Варшавы был в курсе ситуации, он решительно выступал за дальнейшее сопротивление. На встрече командования обороны Варшавы и Гражданского комитета (объединяющего ведущих варшавских политиков), состоявшейся 26 сентября, он утверждал, что у города есть резервы: 1300 тонн зерна хватило бы на два месяца, риса, жиров и консервов - еще на три недели, а воду "мы будем доставлять жителям в бочках из Вислы". На доводы о том, что Варшава превратится в кладбище, "как могучий тур, он склонил голову к траурным розам и с силой великой веры и убежденности ответил: "Мы восстановим в три раза больше прекрасного".

Можно понять эти эмоции, но затягивание защиты приведет лишь к еще большим разрушениям. Единственным разумным решением была капитуляция, за которую, кроме Старжиньского, выступали практически все гражданские лица и почти все военные (позицию президента поддержал только полковник Мариан Порвит).

Участники встречи в ратуше вспоминали, что Старжински производил впечатление рассеянного, равнодушного человека. Это метко подметил Александр Иванка, финансовый директор городского совета: "Это была не просто печаль по поводу необходимости капитуляции, что вполне объяснимо для лидера обороны, но это было действительно потрясение от того, что факт капитуляции мог произойти".

"Я останусь среди своих варшавян".

Однако наш герой не мог позволить себе долго оставаться безразличным. Будучи символом варшавского сопротивления, называя немцев "современными гуннами", а воздушные налеты Люфтваффе "варварскими преступлениями", он не мог рассчитывать на тариф уступок. Было не совсем ясно, какой характер примет немецкая оккупация, но судьба противников Третьего рейха до сих пор предполагала, что Старжинскому в лучшем случае грозит интернирование, а в худшем - смерть.

По свидетельствам очевидцев, он рассматривал три варианта: самоубийство, уход в подполье и сохранение поста президента. Мысль о лишении себя жизни была вскоре оставлена, и из двух других решений он сначала предпочел подпольную деятельность. Казалось бы, заговорщик Старжински был лишь вопросом времени.

Вечером 27 сентября 1939 года с фальшивыми документами и запасом одежды он явился в убежище штаба обороны Варшавы, готовый к эвакуации. Однако он узнал от генерала Тадеуша Кутшебы, что он будет нужен во время переговоров с немцами о капитуляции.

Поэтому, когда генерал Юлиуш Руммель (командующий армией "Варшава") предложил ему бежать на самолете в Румынию, Стефан Старжински ответил: "Большое спасибо, что вспомнили обо мне, но как вы не хотите покидать своих солдат, так и я останусь среди своих варшавян, которые также беззащитны и подвержены всяким неприятным последствиям".

Вскоре Старжински узнает, что милость его соотечественников оказалась на тернистом коне. В мэрии его уже ждали письма с критикой и даже осуждением, как за запоздалую сдачу столицы, так и за само сопротивление. Не очень приятное чтение. Но у него не было на это времени.

Он сразу же погрузился в работу, и кабинет снова стал его домом ("стол, заваленный документами, экран, а за ним кровать и умывальник"). Он занимался буквально всем: от соблюдения условий капитуляции (приказал варшавякам сдать оружие и боеприпасы полиции), обеспечения безопасности (увеличение количества патрулей Гражданской службы) до решения проблем снабжения (открытие магазинов "Агрил", где продавались, в частности, рис и сахар - люди стояли в очереди за ними с 4 часов утра; Гражданская гвардия бесплатно раздавала горячий суп и хлеб из немецких полевых кухонь; создание Варшавского склада провизии).

Он поддерживал муниципальные женские дома - по всему городу была организована сеть пунктов, где люди могли научиться вести домашнее хозяйство во время оккупации: где брать продукты, что готовить, что делать с мусором и т.д. Именно по его настоянию к середине октября немцы разрешили открыть 112 из 189 начальных школ.

Не менее важным, если не более, было восстановление поврежденных домов - 15 октября в отеле "Бристоль" состоялась встреча президента с предпринимателями-строителями. 15 октября в отеле "Бристоль" состоялась встреча президента со строительными предпринимателями. Старжински взял шефство над ремонтом Королевского замка, серьезно пострадавшего от люфтваффе. Его усилия по созданию трамвайных путей, электростанции или водопровода могли бы занять еще несколько абзацев.

Жесткий соперник

Немцы не сомневались, что Старжински будет для них сложным соперником, но они, вероятно, не ожидали, что он окажется настолько жестким. Президент неоднократно вступал в переговоры с оккупационными властями по поводу арестованных людей: священников, учителей, художников, коммерсантов или бизнесменов. Благодаря его усилиям многие из них покинули стены тюрьмы, по крайней мере, на некоторое время.

Он также не стеснялся критиковать солдат вермахта - в одном из разговоров с рейхскомиссаром в Варшаве, доктором Гельмутом Отто, он обвинил их в "разгроме квартир и изъятии ценных вещей под предлогом поиска оружия". Один за другим он перечислял, что немцы массово конфискуют кровати, столы, постельные принадлежности или пишущие машинки. Отто обещал противодействовать, но ограничился обещаниями.

Старжински пытался затормозить антисемитские наклонности новых правителей Варшавы. Он протестовал против того, что евреев лишили права на бесплатное питание, раздаваемое на улицах столицы. Он также возражал, когда немцы выбросили идею построить казармы за городом и переселить туда всю еврейскую общину. Символические жесты, но кроме них он мало что мог сделать официально, а оккупанты делали свое дело - дискриминационная дорога, ведущая к Холокосту, началась.

Однако это не означает, что Старжински просто наблюдал за действиями немцев. Хотя он не принимал непосредственного участия в заговоре, он поддерживал его, как мог: деньгами, поддельными документами и даже служебными автомобилями.

Давайте начнем с документов. Чтобы изготовить их, пусть и фиктивные удостоверения личности, Подполью понадобились оригинальные бланки и муниципальные печати. Старжински поручил директору Департамента регистрации населения Яну Делинговскому подготовить их, а 28 сентября передал пакет с "оборудованием" активисту ППС (Польской Партии Социалистической) Тадеушу Штурму де Штрему. Чтобы избежать подозрений, он сделал это в ратуше во время награждения гражданских лиц, отличившихся при обороне Варшавы. Таким образом, было создано первое подпольное бюро подделок.

Президент столицы не собирался останавливаться на достигнутом. В частности, после встречи с генералом Михалом Карашевичем-Токаржевским "Торвидом" (29 сентября), который возглавлял предшественника Армии тыла - Польскую службу победы (SZP). По инициативе Старжинского "Торвид" и другие заговорщики ПСП были приняты на фиктивные должности в городские учреждения. Всем им были выданы служебные удостоверения, и они были в относительной безопасности в случае немецкой проверки. А если немец был особенно любознательным, он мог найти в архивах учета населения вполне пригодные поддельные карточки гражданства.

По поручению президента организации была передана денежная сумма. Что это было? Наиболее часто упоминается 350 000 злотых. По сообщениям, его получил будущий главнокомандующий Внутренней армии Стефан "Грот" Ровецкий.

Наконец, Старжински передал метрополитену несколько городских автомобилей, "первый из которых мы разместили во дворе здания Национального музея на улице Подвале, 15" (Станислав Лоренц, директор музея и после капитуляции правая рука Старжинского). Он наблюдал за движением сопротивления как ангел-хранитель.

Поэтому неудивительно, что Карашевич-Токаржевский включил Старжинского в своеобразный список отцов польского подполья - список под названием "Шестнадцать сентября 1939 года". Если к этому добавить упорство политика в отношениях с оккупантом, то возникает вопрос, как немцы смогли терпеть его на посту городского президента.

Ответ прост: потому что он был им нужен. С одной стороны, его авторитет гарантировал, что варшавяне будут подчиняться немецким приказам в первый период оккупации. С другой стороны, это обеспечивало немцам международное алиби - если польский мэр Варшавы продолжает занимать свою должность, то что же тогда оккупация?

"Мы займемся этим сукиным сыном".

Истинное отношение немцев к Старжинскому выразил один из гестаповцев: "В данный момент он нам нужен, чтобы наладить работу коммунального хозяйства, но потом мы займемся этим сукиным сыном".

В то время немцы все еще пытались сохранить видимость. Поэтому в течение всего октября они искали все, чтобы арестовать президента. Когда финансовый аудит городского правления не выявил никаких нарушений, они занялись субсидированием Варшавской евангелическо-аугсбургской общины. Они усомнились в его законности, на что несколько грустных господ обратились в Польское радио, чтобы получить записи речей Старжинского. К счастью, инженер, контролировавший их, Ян Пилецкий, сохранил хладнокровие и солгал, что ранее отдал их польским офицерам. Удивительно, но немцы пришли к выводу, что "Befehl есть Befehl" (в переводе с немецкого "приказ есть приказ") и.... они ушли.

Однако петля затягивалась все туже и туже - 15 октября президент получил "приглашение" от гестапо. Он пришел туда вместе с Лоренцем и три часа ждал следователя. Безрезультатно - в итоге ему сказали, что сегодняшняя повестка была ошибочной, но вскоре ему сообщат о новой дате допроса.

Ожидал ли он, что его арестуют? Вероятно, да, поскольку он решил попрощаться с семьей. 20 или 21 октября он посетил своих невесток Галину и Марию Старжинскую, отдал им все свои сбережения и предложил Марии свою виллу на улице Шустра (ее квартира была разрушена немецкой бомбой, и она нашла временное убежище у своей невестки). Он также пообещал Халине, что достанет новые стекла для разбитых окон, а затем ушел "в состоянии сильного уныния".

Черный день наступил 27 октября. Предоставим слово Станиславу Лоренцу: "В 2 часа дня, когда я находился в кабинете президента, неожиданно вошли два офицера гестапо, один из них высокого ранга, и спросили, кто из нас президент города Старжински, после чего приказали ему одеться и идти с ним..... Президент Старжински зашел в умывальную комнату рядом с кабинетом, где он хранил свои личные вещи в октябре, надел зимнее пальто и взял в руки шапку. Когда я хотел взять свою шинель из соседнего кабинета, офицер более высокого ранга сказал, что с ними должен идти только президент Старжински, никто другой..... Президент без слов подал мне руку и первым вышел из кабинета, за ним последовали два офицера. Из окна я уже мог видеть, как машина выезжает из ворот мэрии".

В последующие недели Старжински бродил по тюрьмам: Даниловичовской, Раковецкой и Павякской. Он все еще мог изменить свою судьбу - ПСП подготовила план побега, но он отказался от него, так как не хотел подвергать опасности других ("Я останусь, так как многие из вас заплатят за меня жизнью, я буду упорствовать до конца").

След героического президента заканчивается 23 декабря 1939 года - в этот день немцы забрали его из тюрьмы и депортировали в неизвестном направлении. Что с ним случилось?

По данным Института национальной памяти (IPN), он был доставлен гестапо в другое место в Варшаве (возможно, в сады Сейма) или его окрестности и расстрелян в тот же день.

Профессор Томаш Шарота не согласен с этим, утверждая, что Старжински был отправлен в концентрационный лагерь Дахау, где умер в октябре 1943 года (перед смертью эсэсовцы в течение трех дней проигрывали в его камере записи сентябрьских речей, затем вывели его наружу и казнили).

Тайна дня смерти варшавского градоначальника остается неразгаданной и по сей день.

– Томаш Чапла
- Перевод Александр Кравченко

TVP ЕЖЕНЕДЕЛЬНИК. Редакторы и авторы