Сторонники альтернативной истории утверждают, что Польша восстановила бы независимость в ноябре 1918 года независимо от того, пришли ли к власти Юзеф Пилсудский, Роман Дмовский или Винцентий Витос. Согласно этому повествованию, любой мог перехватить бразды правления у оккупантов, даже пресловутая теща и господин Зенон из продуктового магазина. Россия была охвачена гражданской войной, а Германия и Австро-Венгрия заканчивали свою жизнь как монархии.

Проблема лишь в том, что даже перед лицом агонии Второго рейха немцы смогли позаботиться о своих интересах на оккупированных территориях. В странах Балтии, например, подчиненные Берлину солдаты и чиновники оставались до осени 1919 года, вывозя и вывозя все, что могли: продукты питания, сельскохозяйственных животных, культурные товары, промышленное оборудование и т. д. Также сложно говорить о полностью свободных Латвии или Эстонии, если на их землях еще много месяцев после окончания Первой мировой войны все еще находились иностранные войска.

У немецкого командования в Варшаве были аналогичные планы, тем более, что через центральную Польшу проходили железнодорожные пути в Германию, включая созданное оккупантами Генерал-губернаторство Варшавы (ВГВ). Они могли перевозить не только тонны картофеля или капусты, но и тысячи солдат. Штабной офицер в столице ВГВ записал в своем дневнике 10 ноября 1918 года: “У них [поляков] не хватает оружия... у них нет ни одного пулемета, ни одной пушки. У них 10-20 пуль на винтовку. […] Я спокоен. Мы, немцы, должны продержаться здесь дольше всех восточных соединений, чтобы войска из Украины и северной России могли благополучно вернуться домой”.

Подобно дамоклову мечу, над территорией ВГВ (от Ломжи через Варшаву до Калиша) висел сценарий, согласно которому переходный период между Генерал-губернаторством Варшавы и независимой Польшей продлится как минимум несколько месяцев. Важно отметить, что немцы предприняли практические шаги, чтобы показать, что они хозяева в Варшаве. В начале ноября они усилили гарнизон Цитадели двумя артиллерийскими батареями и до зубов вооружили важнейшие здания: например, Королевский замок окружила часть полка кандидатов в офицеры из Яблонны, солдаты расставили винтовки у десятков окон и гранаты на подоконниках. Даже военные госпитали получили подкрепление в виде дополнительных партий винтовок и гранат.

Этим планам несколько помешали Солдатские советы, которые в массовом порядке начали создаваться с 9 ноября в варшавских частях и взяли в качестве своей штаб-квартиры Губернаторский дворец (ныне Президентский дворец). Радом был гораздо меньше заинтересован в лишении умирающего ВГВ всех его припасов, чем командование. Самым важным для них была оперативная и быстрая эвакуация немецкого гарнизона из Варшавы. Этим воспользовался Юзеф Пилсудский.

Будущий командующий вернулся из Магдебурга в столицу утром 10 ноября, а вечером встретился с делегацией, выбранной Центральным солдатским советом (ЦСС, так называлась встреча немцев в Губернаторском дворце). Короткие, но напряженные переговоры завершились соглашением об условиях выхода немецких солдат из города. Согласно ему, они должны были, среди прочего: передать полякам оружие и военную технику, железнодорожный подвижной состав и средства связи, а также воздерживаться от насилия в собственных рядах. Взамен Пилсудский заявил, что польская сторона предоставит поезда, которые доставят немцев обратно в Рейх.

Как саксонские колонисты стали поляками

Последующий маршал посредником между собой и Центральным советом сделал Игнация Бернера, подчиненного в легионах и Польской военной организации, а также своего человека для особых задач. Откуда взялся этот выбор? И кто был тем человеком, которого сегодня помнят - если еще помнят - скорее как покровителя поместья Бернерово в Варшаве?

    Подписывайтесь на наш фейсбук  
  Его прадед, Ежи Карол, поселился со своей семьей в Плоцке на рубеже XVIII и XIX веков, после падения Первой Польской Республики. Бернеры были выходцами из Саксонии и прибыли в эту местность в рамках прусской колонизационной кампании, поэтому у них не было никаких причин испытывать какие-либо особые чувства к Польше. Со временем границы изменились, и Плоцк оказался в составе Царства Польского, подчинённого России, но Ежи Бернер был ещё далеко не поляком. Он больше подходил на роль верного подданного царя. Однако своего сына Игнация Кароля он воспитал если не как польского патриота, то хотя бы как человека, сочувствующего полякам. И хотя русские удостоили Игнация потомственного дворянства, он поддержал освободительные стремления поляков, в том числе Январское восстание.

Эдвард, сын Игнация, продолжавший церковные традиции семьи (так же, как его отец был пастором), уже был полностью поляком. Он не только участвовал в заговоре за независимость, но также принял участие в Январском восстании в качестве гражданского вождя Здуньской Воли. Его брат тоже воевал в одной из частей.

В такой обстановке и в такой семье наш герой был обречен на польскость.

Президент Островецкой республики

Как пишет биограф Игнация Бернера Ежи Кохановски, “будущий “президент”, полковник и министр воспитывался […] в атмосфере как романтического культа недавнего восстания [он родился в 1875 году], так и протестантского рационализма, уважения к знаниям и уважения к другим”.

Добавим, что биография Бернера могла бы с успехом служить типичной биографией представителя бунтующего поколения, не принявшего раздела Польши. У него уже были проблемы с властями в русской средней школе в Калише, среди прочего, за то, что он публично говорил по-польски, и его исключили из школы. Затем пришло увлечение социализмом - чтобы больше узнать о жизни рабочих, он год работал на литейном и машиностроительном заводе в Валбжихе, учится в Высшей технической школе в Дармштадте и, наконец, работал инженером в Варшаве и Островце-Свентокшиском.

При этом Игнаций продолжал работать на Польшу. Изначально легально: в Дармштадте он стал соучредителем отделения Красного Креста, которое оказывало помощь польским заключенным и политэмигрантам. Кроме того, он возглавлял Польский читальный зал, но был вовлечен в заговор. В 1899 году он вступил в Польскую социалистическую партию (“Я стал членом тайной организации, уже окутанной ореолом некоего “неведомого величия”, “жертвенности”, “героизма””), где стал известен как эффективный организатор, способный справиться с трудными, если не сказать экстремальными, условиями.

Примеры? Пожалуйста: от проведения демонстрации 1 мая в Островце с участием нескольких тысяч человек, через координацию местных боевых действий ППС (например, кражу динамита со складов шахты “Зигмунт” и нападение на районную кассу в Опатове), до руководства так называемой Островецкой республикой на рубеже 1905/1906 годов.

Это конкретное создание было организовано членами ППС, которые временно взяли на себя управление городом Островец-Свентокшиский и его окрестностями. Они установили в “республике” польскую власть, ввели польский государственный язык и не забывали поддерживать нуждающихся, которых снабжали углем и продуктами питания.

Повстанцам не удалось долго наслаждаться успехами: в середине января два царских пехотных полка усмирили восстание, и Бернеру (“президенту Островецкой республики”) пришлось бежать в Галицию. Он оставался там с перерывами на пребывание в Германии и Швейцарии до начала Первой мировой войны, наслаждаясь относительной стабильностью в жизни (с женой Зофьей у него родился сын Влодзимеж) и в профессиональной сфере (он руководил техническим бюро во Львове).

Когда захватчики вцепились друг другу в глотку, он прервал свою многообещающую инженерную карьеру, чтобы служить в Польских легионах и Польской военной организации.

Под красным знаменем

Интересно, что Бернер не всегда ладил с Пилсудским, с которым познакомился в начале ХХ века. Он гораздо дольше оставался верным социализму, а когда командующий и его ближайшие сотрудники сосредоточились на формировании кадров для вооруженной борьбы за независимость (сначала в “Союзе активной борьбы”, затем в “Союзе стрелков”), Бернер раскритиковал их за маргинализацию красного знамени.

Пути двух мужчин, по крайней мере политически, настолько разошлись, что в 1912 году Бернер покинул ППС и присоединился к так называемой ППС-Оппозиции. Эта партия заняла позицию, согласно которой забота об интересах рабочих не может быть фоном для военизированной деятельности (Бернер саркастически называл ее “солдатеской”) и должна быть, по крайней мере, столь же важной.

В 1914 году в головное формирование вернулись раскольники ППС-оппозиции. Сам Бернер перед лицом приближающейся войны пересмотрел свои взгляды и прошел унтер-офицерские курсы в составе “Стрелка”. Сразу после этого он отправился на фронт и в форме легиона сражался, в частности, под Лимановой, Ловчувеком и Костюхнувкой.

Тем временем он стал доверенным лицом Пилсудского, которого тот использовал для различных секретных миссий. Об их отношениях в то время свидетельствуют следующие эпизоды: в 1915 году, когда командующий искал эмиссара, который появился бы в Варшаве до входа немецких войск и дал бы своим людям в столице инструкции, он выбрал Бернера. В свою очередь, когда в декабре 1915 года австрийцы исключили Игнация из армии за участие в политике, бригадир встал на защиту подчиненного и добился отзыва увольнения. Поэтому, когда Пилсудский спровоцировал так называемый кризис присяги (июль 1917 г.) Бернер хорошо знал, на чьей стороне встать. Как и другие, он был интернирован оккупантами в Бениаминове. Более того, он удостоился сомнительной чести (хотя, вероятно, гордился бы ею) и немецкие и австро-венгерские военные внесли его в черный список опасных офицеров. В результате он оставался за колючей проволокой до июня 1918 года.

Господин Лейтенант Мирный

И именно его в ноябре 1918 года Пилсудский назначил офицером связи для контактов с Центральным солдатским советом. Потому что Бернер был не только его проверенным эмиссаром (со временем они даже перешли на ты; Пилсудский позволил от силы дюжине людей стать настолько близкими), но и говорил по-немецки без следа иностранного акцента и умел разговаривать с немцами - он понимал, что они хотят как можно скорее вернуться домой. И, прежде всего, Бернер “обладал невероятной уверенностью в себе, мог говорить так, как будто за ним стояла огромная сила, и его нелегко было сбить с толку никакими доводами”.

Бернер блестяще справился с первой задачей, которую поставил перед ним Пилсудский, — обеспечение мира между заседанием Совета во дворце губернатора и толпой поляков снаружи. По его приказу несколько десятков студентов образовали кордон вокруг дворца. Бернер дал им оружие (Центральный солдатский совет дал ему 20 винтовок), а в конце вышел к толпе и призвал прекратить кровопролитие. Люди разошлись.

В течение следующих нескольких дней Бернер стал “главным пожарным Варшавы”, тушив пожары между Польшей и Германией. С одной стороны, ему пришлось остудить горячие головы бойцов Центрального совета, которые, узнав о якобы совершенных поляками убийствах немцев, захотели отомстить вооруженным путем. С другой стороны, парализовал происки немецкого командования, направленные на то, чтобы затмить Центральный совет и вернуть себе контроль над варшавским гарнизоном.

Он также участвовал в польско-германских переговорах о запуске приостановленного оккупантами железнодорожного транспорта. Без этого не было возможности эвакуировать примерно 30 тысяч иностранных солдат и чиновников, находящихся в столице...

А как выглядело 11 ноября с точки зрения самого Бернера? Весь день, который сегодня считается символом восстановления независимости, он провел в Губернаторском дворце, успокаивая немецких солдат. Он вспоминал: “Время от времени кто-то заходил [во дворец], в основном офицеры, одетые в штатское, и рассказывали небылицы об убийствах, совершенных над немцами. […] То и дело мне приходилось обращаться к ним [солдатам Центрального совета] со словами: “Meine Herren! Blos Ruhe, Ruhe und nochmals Ruhe” (Милорды! Только мир, мир и еще раз мир)”. За это он получил среди немцев прозвище “господин лейтенант мира”.

Вот вам и юмористические акценты, ведь когда вечером звуки стрельбы донеслись до здания, часть Совета поддержала немедленную отправку делегации в Цитадель с просьбой к дислоцированным там частям “выйти и начать наводить порядок штыками и пулями”. Бернеру удалось пресечь восстание в зародыше — он взял с собой трех членов совета и объездил с ними Варшаву, чтобы лично убедиться, что немцы в городе в безопасности и любые перестрелки случайны.

Несколько дней спустя, вечером 16 ноября, услышав известие о резне в Бяле и Мендзыжече-Подляском, где от рук немецких солдат погибло несколько десятков военнопленных и польских мирных жителей, он понял, что это может быть введением в марш войск, стоявших за рекой Буг (Ober Ost), на Варшаву. Ждать их он не собирался: после одобрения Пилсудского и при участии представителя Центрального солдатского совета он начал телефонные переговоры с солдатским советом в Бресте (где располагался штаб Ober Ost).

Ночные переговоры принесли результат: немцы остановили продвижение своих войск. А угроза была реальной — как утверждал представитель Бреста: “Вы [немцы] в Варшаве находитесь в опасности, поэтому мы решили прийти к вам на помощь. […] Железнодорожные линии снова будут укомплектованы. Если поляки согласятся – хорошо, если нет – возьмем силой”...

Спустя годы Бернер вспоминал ноябрь 1918 года как самый важный месяц в своей жизни.

Подведем итоги словами генерала Станислава Шептицкого, тогдашнего начальника Генерального штаба Войска Польского. В 1921 году он заявил: “Именно г-н майор Бернер своей деловитостью, тактом, спокойствием, энергией, словом, всей своей личностью, привел к мирной эвакуации немецких войск из Варшавы – успех которой способствовал в это трудное время возможности начать работу по организации государства, правительства и армии”.

– Томаш Чапла

 TVP ЕЖЕНЕДЕЛЬНИК. Редакторы и авторы

– Перевод Надин Алейник