Старые фильмы Кристофера Нолана, по идее - детективные истории («Помни», «Бессонница»), хоть и были ещё и не масштабными, но уже весьма закрученными, можно сказать, визионерскими. Позднее, брался ли он за серию о Бэтмене, за своеобразную фантастику («Интерстеллар», «Начало»), или за историю Второй мировой («Дюнкерк»), Нолан не скупился на импульсивность, массовые сцены, технические трюки. У него были отличные художественные замыслы, даже некий пафос.

Иногда он перебарщивал — его очередной научно-фантастический фильм «Тенет» по крайней мере для меня, был неудобоварим, хотя и полон поразительно наводящих на размышления образов и звуков. Тем не менее, Нолан сделал себе имя благодаря своему неподражаемому стилю. Также в определённой степени независимостью от нынешних экономических тенденций, связанных с идеологическими причудами.

История, какой она была

Несколько лет назад я принимал участие в дебатах о его кино и поспорил о фильме «Дюнкерк» с двумя типичными кинокритиками. Они оба разнесли фильм своей классической политкорректной критикой: отсутствие женщин и отсутствие цветных. А он просто хотел показать историю 1940 года такой, какая она была. Однако я был несколько удивлен, услышав от них, что это фильм, снятый с односторонней, «британско-националистической» точки зрения. Что отсутствующий немецкий враг был дегуманизирован. Так что даже столкновение между демократией и нацизмом иногда подвергается современным требованиям релятивизации - чтобы никого не обидеть.

Нолан сам написал сценарий для своего «Оппенгеймера». Фильм основан на биографической книге, получившей Пулитцеровскую премию - «Оппенгеймер. Триумф и трагедия отца атомной бомбы» Кая Берда, и Мартина Дж. Шервина. Признаюсь, я до сих пор не читал эту историческую работу, но режиссёр якобы в общем и целом отражает замыслы авторов.

Польский интернет помимо острых споров об этом фильме также подарил ему неожиданную дополнительную «рекламу». Неизвестный мне доселе портал «Женщины левых» раскритиковал его в пух и прах. Оппенгеймер не только склонен изображать американских левых 1930-х, 1940-х и 1950-х годов неисправимо наивными людьми. Он также якобы обходит вниманием цветных, а женщинам отдаёт лишь социально второстепенные функции.

Повторюсь: Нолан пытается отразить природу, атмосферу тех времён. Поэтому он избегает исправления истории в духе создания новых реалий в соответствии с сегодняшними социальными и нравственными изменениями. Подобные поправки лишены какой-либо логики. Если, например, в феодальной Англии, как её изображают в современном кинематографе, негры могли быть знатью и заселять королевские дворы, то не может быть и речи о их дискриминации и последующей эмансипации.

Современные корректоры в духе прогрессивной политграмоты, похоже, этого не понимают. И кстати, не помнят, что если уж и пытаешься приврать, стоит говорить хотя бы немного правды.

Нолан не такой, отсюда и абсурдные претензии к "Дюнкерку", например. Сказав это, однако, замечу, что как историк Соединенных Штатов ХХ века я не могу согласиться с его рассказом об отце американской атомной бомбы Дж. Роберте Оппенгеймере. Тут нет примитивной фальсификации фактов, не дай Бог. Важно то, что не сказано или не показано. Итак, перед нами история о зарождающейся холодной войне, вырванная из контекста. Контекст, который становится все менее и менее очевидным для следующих поколений.

Закрученность повествования Нолана

Начну с того, что фильм сделан как бы вопреки правилам современной поп-культуры, яростно всё упрощающей и часто заботящейся о примитивнейшей читабельности действия. Повествование здесь ведётся как минимум в четырех переплетающихся планах времени. После введения о 1930-х годах идёт интересная история о Манхэттенском проекте, когда американская армия, желая догнать немцев, готовящих новое страшное оружие, сделала ставку на эксцентричного ученого с коммунистическими связями, потому что он привёз квантовую физику в США.

Но уже в эту череду эффектных кадров с базы в Лос-Аламосе, которая заканчивается репетицией перед сбросом бомбы на Хиросиму, вкрапляются первые послевоенные сцены со спорами о том, соревноваться ли в плане ядерного оружия с Россией или посвятить её в атомные секреты.

Затем у нас есть два переплетающихся расследования со времён президентства Дуайта Эйзенхауэра: совет, состоящий из членов Комитета по атомной энергии, допрашивает Оппенгеймера, чтобы лишить его доступа к секретной информации, что должно положить конец его публичной карьере, и параллельно сенатский комитет рассматривает дело Оппенгеймера в контексте одобрения кандидатуры Льюиса Штрауса, ранее в течение многих лет возглавлявшего Комиссию по атомной энергии, на должность министра торговли.

Киновед Пётр Клетовски прав, эти бесконечные разговоры были бы неудобоваримы без наводящих на размышления съемок, отлично сыгранных ролей и особенно без трогательной музыки. И без постоянных прыжков сюжета, перепадов настроения, подпитки эмоций.

    Подписывайтесь на наш фейсбук  
  Но также стоит знать, что между этими двумя расследованиями прошло четыре года: Оппенгеймера допрашивали в 1954 году, Штрауса — в 1958-м. Здесь этого вообще не видно. А такое постоянное пересечение сюжетных линий - ведь мы продолжаем возвращаться к старым темам и ретроспектива сменяет ретроспективу, что может стать проблемой для непосвящённого зрителя. Как и многие другие вещи. В фильме фигурируют десятки персонажей, физиков, чиновников, военных и политиков. В этих зарослях довольно легко заблудиться. Остаётся лишь восхищаться актёрами. Не только Киллиан Мерфи в роли Оппенгеймера, но и неузнаваемый Роберт Дауни-младший в роли Льюиса Стаусса или Мэтт Деймон в роли генерала Лесли Гроувза, охранявшего физиков, задействованных в Манхэттенском проекте. Или столь же удивительный, тоже почти неузнаваемый Кейси Аффлек в роли призрачного американского разведчика.

Друг объяснил мне, что для молодых зрителей инверсия времени в фильме представляет собой меньшую проблему, потому что, среди прочего, Нолан приучил их к такому «скачущему» рассказу о реальности. Может быть. Но я не уверен, что в их сознании не останется лишь очень общее впечатление, пульсирующее красками и звуками, но не ясный, многопоточный рассказ со всеми его запутанностями.

Коммунизм как безобидное хобби

Проблемы с пониманием действия также могут быть проблемами с произношением. Тема связи Оппенгеймера с коммунистами повторяется несколько раз в начале фильма. Коммунисты тут его брат, его любовница и, наконец, его жена. Одни расстаются с коммунизмом, другие - нет. Но сама коммунистическая причастность или околопричастность, как в случае с Оппенгеймером, выступает здесь как безобидное хобби кучки болтливыхх яйцеголовых. С точки зрения отдельных личностей это, возможно, так и смотрелось. Но в чем проблема, спросит невнимательный зритель, особенно в сценах, где за эти старые связи ученого упрекают в несколько хамском расследовании годы спустя?

Мы не узнаем в принципе (хотя есть несколько упоминаний, например об отношении Коммунистической партии США ко Второй мировой войне), что коммунисты были опасной сектой, не чуравшейся шпионских заданий против собственного государства. Как передать это в художественном произведении? И это вызов для Нолана, который также является автором сценария.

Так было даже в конце 1930-х годов, когда между некоторыми из них (часто криптокоммунистами) и администрацией «Нового курса» Франклина Делано Рузвельта возник своего рода симбиоз. Оппенгеймер изначально ничего не имел против пакта Молотова-Риббентропа, полагая, что Сталина к нему принудили. Мол, так думал и Рузвельт, но в период с 1939 по 1941 год он официально отмежевался от Сталина, хотя бы на основании осуждения агрессии СССР против Финляндии. Здесь же мы только слышим, что для Оппенгеймера, как также и еврея, приоритетом является борьба с нацизмом.



Генерал Гровс, куратор Манхэттенского проекта, заявил во время одного из послевоенных расследований, что ни один из лос-аламосских физиков не должен иметь доступа к конфиденциальным данным, связанным с национальной безопасностью, из-за их взглядов или причастности. В то же время он в какой-то степени защищает лояльность Оппенгеймера — ведь тот вступил с ним в симбиоз, они вместе солдали эту бомбу. У американской армии не было выбора перед лицом общего германо-японского врага.

Ученые, эмигрировавшие из Европы и родившиеся в Америке, симпатизировали коммунизму намного ниже среднего американского уровня. В национальном масштабе КП США была небольшой сектой. Но научные лаборатории и интеллектуальные салоны кипели от её влияния. Мы даже узнаём об этом из каких-то моментов фильма. Но поймем ли мы социально-политический смысл этого доминирования, посмотрев сам фильм? Не совсем, ведь политические споры в нем в значительной степени опущены.

Поделиться с СССР?

А проблема была. Несколько раз мы слышим, что Оппенгеймер, который ничего не имеет против использования бомбы в борьбе с нацистами или даже японцами, намекает на то, что надо бы поделится секретами атомной энергии с СССР. Ведь они наши союзники. Какое-то время даже сам Рузвельт якобы обдумывал это, nota bene под влиянием показанного в фильме известного физика Нильса Бора (которого играет Кеннет Брана), бежавшего из оккупированной немцами Дании. Но американский президент, хотя, вероятно, и не решился бы после войны начать гонку вооружений со Сталиным, в конечном итоге отверг именно эту идею. Предположительно под влиянием премьер-министра Великобритании Уинстона Черчилля.

Администрация Гарри Трумэна снова отвергла эту идею на знаменитом совете в сентябре 1945 года, когда ей в основном благоволили «полезный идиот» бывший вице-президент и министр торговли Генри Уоллес, но что-то об этом гоаворил даже консервативный военный министр Генри Стимсон, таже американские генералы всё ещё рассуждали с точки зрения старого военного союза. Голос ученых здесь не был решающим.

Но представим, что было бы, если бы подобные мечты подхватили американцы. Как изменилась бы история? Представьте себе это в контексте того, что мы знаем о совершенно не показанном здесь коммунистическом советском режиме.

В то же время Оппенгеймер проигнорировал подозрения военных о том, что среди физиков в Лос-Аламосе может действовать советский шпион. Эта его наивность показана в фильме и не защищается режиссёром. Спустя годы выяснилось, что таких шпионов на разных стадиях работ над ядерным оружием было даже несколько. Стоит ли удивляться, однако, что, когда пришло время сводить счеты с примиренцами, условно именуемыми эпохой маккартизма, ещё недавно всеми расхваленный «Оппи» оказался в тени различных подозрений.

В этот момент именно простые американцы уже несколько лет мстили коммунистической и им сочувствующей интеллектуальной элите. Иногда вслепую и с различными перегибами, но столкновение с коммунистической Москвой, хотя и потенциальное, но при этом потенциально фатальное. Холодная война оставалась войной. Нолан, вслед за авторами книги, показывает, что послевоенные обвинители физика были удивлены тем, что он без проблем создал во время войны разрушительную бомбу, но не создал новое оружие против СССР. Они считали это доказательством его всё ещё прокоммунистических симпатий. А вот в фильме всё сложнее. Там «Оппи» всё же испытывает сомнения и угрызения совести после массовых разрушений в Хиросиме и Нагасаки. Именно под их влиянием он предостерегает от дальнейшей гонки вооружений.

Бомба была преступлением?

Это показано несколько карикатурно. Да, есть аргументы с политической и правительственной стороны — что эта бомба — альтернативное решение вместо не менее разрушительных обычных бомбардировок японских городов. И что напуганные власти в Токио предотвратили необходимость захвата японских островов, что забрало бы десятки тысяч жизней «американских мальчиков». Сам Оппенгеймер непоследователен в этом вопросе. Но достаточно ли этого? В чем нас тут пытаются убедить? В конечном счете, Гарри Трумэн, которого играет Гэри Олдман, в своей грубой беспринципности является чистой карикатурой. Да, настоящий Трумэн был вспыльчивым и простодушным, в том числе, когда он называл Оппнхеймера «нюней», этот момент показан в фильме. Но сегодня, когда левые рассматривают бомбардировку Хиросимы как преступление, к его словам следовало бы относиться серьёзнее. Этот в остальном либеральный и социально чувствительный демократ был человеком большего формата, чем то, как его показал Олдман.

Да и дилеммы учёного понятны с точки зрения морали. Весь этот кошмар плюс к тому же лучевая болезнь японцев вероятно, вызывали у него мучения совести. За исключением того, что временами у меня создавалось впечатление, при всей закрученности сюжетных линий, я смотрю копию более ранних пацифистских манифестов.

Оппенгеймер сомневался — стоит ли заниматься созданием водородной бомбы, будучи в ужасе от размаха гонки вооружений. «Нет лучших или худших бомб», — ответил другой физик, показанный в фильме как изменчивый чудак, Эдвард Теллер. Так же думал и Трумэн. Общественное мнение поддержало это решение, особенно после того, как в 1949 году стало известно, что СССР провёл собственные испытания ядерного оружия.

Скорпионы в банке

Геенна Оппенгеймера — это на самом деле время следующего президента, республиканца и главного генерала Второй мировой войны Дуайта Эйзенхауэра. Этот военный пришел к власти под лозунгом еще большей жёсткости по отношению к СССР. Но в то же время, как человек, прошедший войну, он питал иллюзии, что гонку вооружений можно остановить.

Именно при нём Оппи написал в „Foreign Affairs” в феврале 1953 года, в самом начале своего срока, статью, в которой рекомендовал прекратить торги ядерным оружием. В этом тексте он сравнил США и СССР с двумя скорпионами в банке. Каждый из них может убить другого, но ценой собственной жизни.

Эйзенхауэр сначала, казалось, соглашался с ним. Оппенгеймер был тогда председателем Консультативного комитета Комиссии по атомной энергии. Но пришли контрмеры. Конгрессмен Дэвид Борден отправил досье на «Оппи» в ФБР с мнением, что он может быть советским шпионом и автором атомных утечек. Именно это побудило к расследованию специальной комиссией, составленной из членов Комиссии по атомной энергии. Такой формулы добивался Эйзенхауэр, не желая, чтобы этим вопросом занимался знаменитый сенатский комитет Джозефа Маккарти, который, кроме всех причин или отсутствия причин, не уважал тайны и часто доставлял неприятности его администрации (Маккарти — республиканец).

Правда, обвинения Бордена были несправедливы, а поведение совета — инквизиторским, частично основанным на секретных документах. У Оппенгеймера были ограниченные возможности для защищиты. Хотя Нолан приписывает ему отчасти непоследовательность, отчасти наивность, показывая эту длинную череду утомительных допросов, он пытается пробудить к своему герою симпатию.

Штраус был прав

Повторю еще раз: у того времени были свои патологии, комиссия Маккарти била вслепую и не всегда справедливо. Может быть, так же поступал и этот совет. Но правда в том, что Оппенгеймер ошибался. В этом смысле убрать его из службы национальной безопасности было хорошей идеей. Это была самая напряжённая гонка вооружений, и технологическое превосходство Америки привело к спасению мира от советского господства. И из фильма мы этого не узнаем.

Точно так же мы не узнаем, что «Оппи» угрожала опасность быть лишенным доступа к секретным данным, поэтому он потерял работу в Комиссии по атомной энергии. Если бы советский чиновник такого же ранга и должности начал делиться со Сталиным своими сомнениями в смысле гонки вооружений, он был бы наказан смертью. Во времена сталинских преемников - наверное, гражданской смертью.

Адмирал Льюис Штраус показан как антагонист Оппнхеймера, сначала скрытый, а затем явный. Крайне интересный персонаж, тоже еврей, сын продавца обуви, всего достигший своим трудом. Самоучка с прекрасными знаниями, он стал богатым человеком, а затем государственным чиновником. При Трумэне этот республиканец был членом Комиссии по атомной энергии. При Эйзенхауэре - его председатель.

«Российское правительство, правительство атеистов, не будет испытывать никаких моральных угрызений совести по поводу разработки новых видов оружия», — предупредил Штраус, сделав выбор в пользу «бомбы супер» (то есть водородной) бомбы. Здесь он показан человеком, обиженным на соперника за якобы подрыв его авторитета среди ученых. В отместку он должен был инициировать интригу против Оппенгеймера.

Вполне возможно, что у него были эти мотивы, и методы Штрауса, возможно, были достойны порицания. Но это было и серьезное столкновение причин, которое нельзя свести к лишь к сведению личных счетов. А теперь я подразню плаксивых пацифистов: Штраус был прав. Во всяком случае, у него правоты было больше, чем у униженного им в финале доктора физических наук, хотя его история также оказала влияние на засторпорение карьеры самого Штрауса.

Я не собираюсь отговаривать кого-либо от гламурного, ужасно длинного, но эмоционального фильма Нолана. Но так уж сложилось, что мы знаем финал этой истории и других подобных ей. И хотя воины маккартизма совершали множество злодеяний, продиктованных партийной или экологической ненавистью, мы знаем, что история Америки времен холодной войны говорит о том, что в отношениях с СССР больше риска чем преимуществ. Риска, который в то время мог показаться опасным или морально предосудительным.

Я здесь не защищаю одну партию, в США существовал относительный консенсус по разным вопросам такого типа - ведь я защищаю демократа Трумэна наравне с республиканцем Штраусом. Похоже, Голливуд даже в своих самых оригинальных постановках не в состоянии освободиться от определенных шаблонов. Да и не только Голливуд. Фильм американо-британский, британец - это сам Нолан. Это, в принципе, относится к элитам всего Запада.

– Пётр Заремба

 TVP ЕЖЕНЕДЕЛЬНИК. Редакторы и авторы

— перевёл Кирилл Захаров