Опыт коммунизма и борьбы с ним - это тот элемент памяти и идентичности, который сближает поляков и чехов. Более того, из-за совершенно разных траекторий нашей современной истории, несмотря на внешнее сходство, например, схожих по звучанию языков - именно борьба с коммунистическим строем является одним из немногих общих элементов. Общая судьба чехов и поляков в те времена создала правдивые связи между обеими сообществами и даже заглушила старые и  - казалось бы - более глубокие разногласия. Отнесемся же к опыту борьбы с коммунизмом как к маленькому центральноевропейскому чуду!

Именно на этом фундаменте базируется новый, “вышеградский” фундамент Центральной Европы. Ведь краеугольным камнем которой стало сотрудничество “без границ” оппозиционных кругов отдельных стран (особенно поляков и чехов). Ключевую роль в этой истории, несомненно, играет польская “Солидарность” как вдохновитель, источник оригинальных решений, инициатор установления взаимоотношений в регионе.

Однако в сфере идей нас объединяло убеждение, высказанное Миланом Кундерой, Чеславом Милошем и другими о том, что мы все принадлежим “похищенному Западу”. И первый, кто здесь приходит на ум - символизировавшая эти отношения чешская диссидентка, журналистка и переводчица Петрушка Шустрова.

Прощание с ней, выдающейся представительницей чешского диссидентского движения состоится 17 мая 2026 года. За день до 76-летия Петрушки Шустровой, в католической церкви Святого Сердца Господня (Kostel Nejsvětějšího srdce Páně), прихожанкой которой она была на протяжении многих лет, в районе Винограды (Vinohrady) чешской столицы, где она провела большую часть своей жизни. Вместе с ней уходит целое поколение чехов, влюбленных в Польшу как в страну, символ надежды.

Петрушка Шустрова много раз рассказывала о своей первой “физической” встрече с Польшей, когда она приехала в Варшаву на День поминовения усопших в 1989 году. На могилах, памятниках и мемориальных досках, посвященных Варшавскому восстанию, горели сотни и тысячи свечей, что произвело на нее большое впечатление. “В магазинах - пустые полки, но Варшава заполнена цветами и свечами”.

Затем - в ноябре 1989 года - был Вроцлав и конференция “Центральная Европа на распутье”, совмещенная с “Фестивалем чехословацкой независимой культуры”. Это была встреча чешской политической эмиграции с представителями оппозиции Польши, которую организовало польское отделение польско-чехословацкой “Солидарности”. В те дни Праге и Братиславе коммунистический режим, казалось бы, все держался крепко, и не было никаких признаков того, что через несколько недель Вацлав Гавел станет президентом. Затем чешская диссидентка вернулась “из свободной страны в свое мрачное полицейское государство” с убеждением, что конец коммунизма близок. “В Чехословакии все тогда подумали, что я фантазирую”.

Впрочем, Польша появилась в жизни Шустровой намного раньше. Как и в жизни всего чешского диссидентского движения. Несколько лет назад по случаю 40-летия введения военного положения в Польской Народной Республике она вспоминала: “Никогда не забуду, как 13 декабря 1981 года узнала о том, что происходит в Польше. Потому что для нас Польша была чрезвычайно важной. Мы в Чехословакии надеялись, что с этой системой удастся что-то сделать”.

Восприятие коммунизма в Польше и Чехословакии было заметно даже в обозначении того, что происходило. Чехи говорят о “диссидентах”, а не об “оппозиции”. Потому что с момента публикации “Хартии-77” до Бархатной революции в Чехословакии количество сопротивлявшихся коммунистическому режиму составляло нескольких сотен или, самое большее, несколько тысяч человек по всей стране.

Потому что в Чехословакии коммунистический режим гораздо глубже просочился в общество, чем в Польше. Масштабы социального контроля в 1970-х и 1980-х годах были несопоставимы. Над Влтавой вмешательство режима в повседневную жизнь людей, позволявших себе хоть малейшую попытку противостоять системе, и в жизнь их семей, оказывалось несравнимо сильнее, чем над Вислой.

Даже самый обыденный жизненный выбор мог иметь необратимые последствия для человека и его близких. Причем речь идет не о каких-то политических действиях, а даже о вероисповедании. “Вступление в спор с властями в нашей стране означает, что помимо меня лично в этом участвует вся моя семья до третьего поколения и все мои друзья, которые не успели публично от меня откреститься. Это будет долгий, утомительный и, по человеческим меркам, безнадежный спор”, — писал чешский католический активист и математик Вацлав Бенда в январе 1978 года. Он, как и Шустрова, был одним из представителей “Хартии-77” и соучредитель чешского KOR (“Комитет защиты рабочих”), или VONS (“Комитет защиты невинно преследуемых”). Как рассказывала Петрушка А Шустрова: “Я читала материалы спецслужб о себе. Там были отчеты из отдельных дней моей жизни. Они всегда начинались с того, что я шла с детьми в детский сад, а потом забирала их. И так далее. Я представила, как иду со своими детьми, волоча сумки с покупками, а спецслужбы следуют за мной по пятам. Мне стало плохо от этого”.

Принимая решение бороться за свободу, чешские диссиденты сознательно соглашались платить за это исключением из общества и изоляцией. Они работали кочегарами в котельных или уборщиками (как в случае с Петрушкой Шустровой). Или же мыли окна, как кардинал и архиепископ Пражский Милослав Влк. Позднее он рассказывал, как в промежутках между мытьем одной витриной и другой исповедовал верующих, сидя во внутреннем дворике дома на перевернутом ведре.

     Підписуйтесь на наш фейсбук   
  Все это привело к интимному, семейному характеру чешской оппозиции. Из-за отсутствия какого-либо другого пространства свободы оно часто происходило на семейном уровне. В самой Праге диссидентское движение в значительной степени представляло собой архипелаг из нескольких десятков квартир, которые служили местами встреч и убежищем для всех, кто нуждался в убежище. Именно в таких крохотных “республиках слова” - пусть и под постоянным и весьма гнетущим взором тайной полиции - и расцвела свободная дискуссия и духовная свобода.

Неудивительно, что чешский путь к свободе полон историй сильных женщин-героев, которые стали краеугольными камнями этих домашних “республик”. С одной стороны, они у них была политический активная позиция, а с другой - они занимались домашним хозяйством и воспитывали детей. Несколько недель назад Чехия проводила в последний путь одна из таких матерей-героинь (не побоимся этих слов), Дану Немцову, мать семерых детей, психолога по профессии, которая также зарабатывала на жизнь уборщицей. Петрушка Шустрова смогла воспитать пятерых собственных детей (добавим, от четырех разных мужей). Камила, жена создателя концепции “параллельного полиса” Вацлава Бенды, также воспитывала пятерых детей.

Размышляя о чешском диссидентском движении, нельзя не упомянуть Анну Шабатову, инициатора польско-чешских встреч на границе. Кстати, в ее квартире зародилась идея польско-чехословацкой солидарности. Дома чехословацких диссидентов (а все они находились в районе Прага 2 - Нове Място и Винограды) представляли собой безопасное убежище для всех сторонников независимости от коммунизма. Слово “диссидент” великолепно характеризует преобладание морального элемента над политическим в чешской оппозиции. Главной целью была борьба за право личности на достойную жизнь, а не политические перемены, которые в чехословацких условиях казались фантасмагорией. Парадоксально, но после падения коммунистического режима именно небольшая группа чешских диссидентов, вооруженных этическими принципами и закаленных жизнью на задворках общества, построила основы политической системы, решительно порвав с коммунистическим прошлым. В Польше это стало возможным лишь благодаря  массовой оппозиции.

Именно тогда Петрушка Шустрова снова оказалась на передовой. На этот раз в роли заместителя министра внутренних дел, проводящего проверку сотрудников бывшей службы безопасности или готовящего акт проверки. Она была одной из немногих непосредственно ответственных за декоммунизацию Чехословакии, которая в течение многих лет вызывала в Польше зависть всех сторонников сведения счетов с коммунизмом.

Столпом чешского урегулирования стала однозначная нравственная оценка, вошедшая в лаконичный акт от 13 ноября 1991 г. (480/1991) о том, что “в 1948-1989 годах коммунистический режим нарушал права человека и свои права”, позднее дополненный “Актом о беззаконии коммунистического режима и сопротивления ему” от 9 июля 1993 г. (198/1993). В преамбуле выражается убеждение, что “свободно избранный парламент обязан нести ответственность за период коммунизма”, а затем признается, что Коммунистическая партия Чехословакии и ее члены несут ответственность за “планируемое разрушение традиционных ценностей Европейская цивилизация, нарушение основных прав и свобод, нравственный упадок и экономическое” или “экологическое опустошение”.

В документе делается вывод, что сопротивление системе было “оправданным, законным и заслуживающим уважения”. В языке (в том числе разговорном) и в культуре (как высокой, так и массовой) тональность документа с 1993 года - это отсечение от коммунистического периода и его однозначно негативная оценка, без дифференциации и оттенков серого, остаются очевидными (несмотря на волну ностальгии и смену политического климата).

Именно Петрушка Шустрова наряду с министром внутренних дел Яном Лангошем или депутатом Вацлавом Бендой была одним из самых важных архитекторов чешского ведения счетов с коммунизмом. Именно в тот период она завязала многолетнюю дружбу с польскими оппозиционерами, искавшими оптимальный путь декоммунизации, с Зофьей и Збигневом Ромашевскими.

В Польше “Карта Солидарности” была незаменимым пропуском в мир политики после 1989 года, и даже через 30 лет после смены строя первые ряды польской политики полны "подпольных" ветеранов, которые до сих пор задают тон многим ключевым спорам. В Чехии же, за редким исключением, диссиденты быстро уходили из политики. Причем чаще всего речь шла о сознательных и невынужденных решениях. Бывшие диссиденты видели себя скорее активистами, борющимися за права человека и гражданина, чем партийными политиками или винтиками бюрократической машины. Так было и с Петрушкой Шустровой, которая ушла из активной политики в 1992 году и с тех пор выступала на публике только как журналист, комментатор и переводчик.

Она посвятила свою энергию и волю к борьбе не внутри Чехии, а народам, которые только находятся “на пути к свободе”. Она ездил в Беларусь и Горский Карабах для наблюдения за выборами, встречалась с оппозицией на Кубе, снимала фильмы о крымских татарах и переводила книги о свободных чеченцах. Это была естественная часть неформального “прометеевского” интернационала бывших центральноевропейских оппозиционеров. Они знали, что их борьба еще не окончена и должна продолжаться до тех пор, пока остатки советской империи окончательно не исчезнут и все народы региона не обретут свободу.

Однако она не забывала о своей любви к Польше. Петрушка Шустрова пыталась поддерживать новые формы чешско-польского сотрудничества и, прежде всего, боролась против упрощенного, черно-белого взгляда на Польшу, автоматически заимствованного западными агентствами печати. Все, что было крайне редко, она сочетала с левыми политическими симпатиями. Она переводила многих - и очень разных - польских авторов, от Войцеха Ягельского до Гжегожа Гурного, от Кароля Модзелевского до Бронислава Вильдштейна. Во многом также благодаря ее активности в публичном пространстве Чехии образ Польши остается гораздо более нюансированным, чем в большинстве европейских стран. Это один из многих положительных элементов наследия чешского диссидентского движения. Движение, состоящее из людей, которые никогда не позволяли втиснуть себя в идеологические шаблоны и предпочитали идеалы философа Яна Паточки той племенной лояльности, которая лежала в основе всего движения. br>
– Мачей Ручай

 TVP ТИЖНЕВИК.  Редактори та автори

  – Перевод: Светлана Черепанова

Автор является директором Польского института в Праге.