Еженедельник TVP: Публикация варшавского отделения ИНП (Института Национальной Памяти) под названием „Лица предательства” рассказывает, м. пр., о предателях из рядов послевоенного антикоммунистического подполья, а также об оперативных методах безопасности. Какое определение предательства используется в этой публикации?

TOМАШ ЛАБУШЕВСКИ: Мы используем определение „предательства” как нарушение присяги, которую давали конспираторы, вступая в ряды подпольного движения сопротивления. Авторы публикации, рассуждая о предательстве, также определяют многоуровневое эмоционально-этическое решение.

Почему?

Потому что, в случае представленных в книге личностей, мы имеем дело с предательством товарищей по оружию, идеалов, правил и этики, которыми они раньше руководствовались.

Что стало причиной того, что люди, которые проявили огромную отвагу во время немецкой оккупации, предавали своих друзей и нарушали данную присягу?

Причины были разные и каждую личность, описанную в книге, „Лица предательства?” нужно рассматривать индивидуально. Но я вижу одно общий признак, а именно преобладание среди предателей людей, связанных с разведкой. Большая группа сотрудников разведки, как связанных со спецслужбами Второй Речи Посполитой, так и тех, кто попал в разведку во время Второй мировой войны, воспринимали службу как участие в игре, оторванной от идеологических основ. Следовательно, это всего лишь небольшой шаг к тому, чтобы относиться к присяге, как к незначительной формальности.

Подписывайтесь на наш фейсбук И вести игру ради игры?

Да, и вопрос о том, кто руководил их действиями в разведывательной игре, становился второстепенным вопросом. Возможно, дело было и в завышенной самооценке. То есть рассматривание своей роли, как настолько важной, что довести себя до гибели было бы глупостью.

Они предавали сознательно?

Конечно, мы ведь говорим о людях очень интеллигентных, с широкими интеллектуальными горизонтами. Они поняли, особенно, начиная со второй половины 1945 года, что предательство Польши западными союзниками означало, что Третьей мировой войны не будет, а коммунистический строй неизбежен. У них было два выхода из ситуации: попытаться эвакуироваться на Запад или выбрать нового хозяина, который гарантировал бы им жизнь. Большинство решений, принятых ними, были преднамеренными. Эти люди прекрасно понимали, к каким последствиям приведет их выбор. К этому надо добавить давление, хотя в большинстве случаев речь не идет о физическом давлении, то есть о пытках. Министерство безопасности оказывало на них психологический прессинг, связанный, например, с безопасностью их родственников. Многим этого было достаточно, чтобы сделать свой выбор.

Иногда главным мотивом предательства было осознание того, что продолжение пребывания в рядах освободительного подполья было бы всесожжением, а они не хотели приносить такую жертву. Они чувствовали, что пора выбираться с тонущего корабля за счет других, которые верили в них и с которыми они сотрудничали. Причем речь идет об исключительно близких отношениях. Упомяну, например, Казимира Чарноцкого и Винцентия Квечиньского. Практически все описываемые нами предатели остались в живых, а их товарищи по оружию — нет.

III РП не удалось справиться с явлением предательства внутри антикоммунистического подполья. Никто из них не был привлечен к ответственности.

Этого трудно ожидать, так как III РП (Третья Республика Польша - так называют современную Польшу - редакция) не удалось разоблачить офицеров, возглавлявших этих предателей. Глядя на описанные нами истории с перспективы нескольких десятков лет, с грустью можно утверждать, что их циничный выбор имел последствия.

A была ли у них достойная альтернатива? Какой выбор им оставался?

Мне сложно судить об этих людях на основании моей судьбы, потому что я не живу под психологическим давлением, когда каждый новый день может стать последним. Моя жизнь не зависит от следователя. Когда я смотрю на проблему измены, для меня эталоном являются офицеры, до конца сохранившие верность данной присяге. Я всегда смотрю на эти судьбы сквозь призму Витольда Пилецкого или Лукаша Чаплиньского.

Oни не только сохранили верность данной присяге, но и преданность товарищам по оружию.

Для меня это как раз и есть определяющий взгляд на проблему предательства и выбор, сделанный после войны. Даже во время вербовки можно было выйти из ситуации с честью.

Да неужели? Как?

Например, дав себя завербовать в УБ. Конечно, это требовало большого мужества, ведь месть организации обычно не заставляла себя долго ждать. Но я знаю такие случаи, и это, несомненно, позволяло людям сохранять лицо.

Кого вы имеете ввиду?

Хотя бы, руководителя жандармерии VI Вильнюсской бригады СиН Владислава Василевского «Грота», завербованного службой безопасности в Варшаве. Сразу после освобождения Василевский отправился на рынок в Соколов-Подляски или Дрогичин и вел себя так, что его задерживала полиция. Все это видели, и все кончилось. После этого его на несколько лет посадили в тюрьму, но, выйдя на свободу, он мог с гордостью смотреть людям в глаза.

Но отказ в сотрудничестве со службой безопасности имел тяжелые последствия.

В лучшем случае это бы могло быть несколько лет тюремного заключения, в худшем – смерть. Если служба гражданской безопасности выбрала кого-то для вербовки, кто, с их точки зрения обладал информацией, которая позволяла его использовать в оперативных целях, а тот не соглашался сотрудничать с СБ, то доходило до убийств, совершаемых другими тайными сотрудниками по распоряжению органов.

Как предатели оправдывали свой выбор?

Свидетельств, подтверждающих, что они пробовали объяснить свой поступок, очень мало. Ценным и необычайно драматическим примером попытки объяснить свое предательство являются стихи Чеслава Бяловонса, молоденького агента, который совершил предательство, схожее с античной трагедией. Еще будучи несовершеннолетним учеником гимназии в Плоцке, он предал свою мать, брата Витольда, солдата VI Вильнюсской бригады, и своих боевых товарищей. Он также предал память старшего брата, убитого органами безопасности. Своими доносами он способствовал гибели многих воинов Армии Крайовой и СиН. Спустя годы он описал свою деятельность в серии стихотворений под названием «Свидетельства больной памяти». Только интерпретация этих стихов весьма разная.

A как Вы их интерпретируете? Можно ли их воспринимать, как попытку попросить прощения?

Это не попытка попросить прощения. Я рассматриваю эти стихи только как объяснение своей позиции. Чеслав Бяловонс оправдывает свое поведение с позиции человека, убежденного в своей правоте. В этом есть что-то драматичное. Ведь мы имеем дело с личностью, вполне осознававшей серьезность своих поступков. Его мучило собственное прошлое, но я не вижу в этом желания раскаяться.

A какие существуют наиболее оправданные причины сотрудничества со службой безопасности члена III Правления СиН (Свобода и Независимость) Казимира Чарноцкого?

В дневнике, который он регулярно вел, нет ни одного слова на тему перехода на другую сторону. Но я думаю, что все решили две причины: прессинг органов через арест его отца и констатация факта, что дальнейшая борьба не имеет смысла, а только, единственное, что он может сделать, так это выпрыгнуть из тонущей лодки и спасаться за счет других. Чарноцки наряду с Галиной Сосновской, был мозгом III-го Правления СиН. Он внес свой вклад в укрепление центральной зоны СиН. Сделанные ним оценки ситуации в Польше характеризуют его, как человека, обладающего обширными знаниями. Его анализ, например, Станислава Миколайчика, драматично правдив. Также, как и оценка политиков Рабочей Партии, которые вернулись в Польшу из эмиграции, чтобы осуществлять коммунистическое правление. Чарноцки выбрал сотрудничество с коммунистической службой безопасности сознательно, признав, что дальнейшая борьба не имеет смысла и может закончиться для него трагически.

Он очень себя берег?

Это не был человек с передовой линии фронта. Он не участвовал в обороне в 1939 году, скорее всего выполнял задания разведки. Он, также, не сражался в Варшавском Восстании – 1 августа он покинул Варшаву. Его заданиями были отнюдь не сражения на поле брани, а совершенно нечто иное, в чем он прекрасно себя показал. В его поступках не было места легкомысленному героизму, но было место для циничного расчета.

A сколько ролей в жизни сыграл Вацлав Альхимович и какая из них была настоящей? Это м. пр. участник сентябрьской кампании в рядах Войска Польского, воин АК, участник советского партизанского движения на Виленщизне, функционер МГБ в Варшаве.

Не хватает однозначных утверждений, чтобы ответить на этот вопрос. Мы находимся в круге предположений и определенных констатаций, возникающих из сравнительных анализов. На основании документации, которую органы безопасности решили нам, из каких-то соображений, оставить, можно прийти к определенным интерпретациям. Taким есть право каждого исследователя и историка. Мы говорим о человеке, который участвовал в оперативных комбинациях органов безопасности и скорее всего они гарантировали ему остаться в живых после этой операции. Однако по неизвестным причинам органы пожертвовали ним. Разве это не свидетельствует в его пользу и не указывает, что на самом деле он действовал на стороне освободительного движения?

Тот факт, что он был расстрелян, не есть доказательством, того, что он на самом деле работал на стороне освободительного движения. Я знаю случаи, когда заслуженных у коммунистов людей, на разных этапах оперативных действий убивали, как запланированную жертву для благополучия системы. Это типичная советская модель, показывающая, что никакие заслуги, не могут защитить кого-либо от смерти, если этого требуют интересы коммунистической партии и специальных служб. Для меня ключевыми являются мелкие элементы, которые остались в актах его дела. To, чтo нам известно на основании документов, возбуждает большие сомнения по отношению правдивости его деятельности на стороне освободительного движения.

О чем Вы думаете?

Речь идет о человеке, который начал заниматься конспиративной деятельностью с начала войны. На Новогрудчизне он предал своих товарищей по оружию и перешел на сторону советов. Более того, Альхимович был для советов настолько важной добычей, что ему доверили функцию руководителя специального отдела НКГБ (заграничная разведка и контрразведка – прим. ред.). Его заданием было, м. пр., ликвидация его бывших товарищей по оружию. Мы говорим также о человеке, который знал, что такое предательство. В тот момент, когда он якобы переходит на сторону освободительного движения, он исполняет функцию заместителя начальника в Департаменте V MГБ. Его горизонт восприятия действительности широк. Альхимович прекрасно понимает, что коммунистический строй в Польше утвердился и ничто его не изменит.

Переход на другую сторону для человека, который предал уже один раз, мне кажется вполне иррациональным. Даже если бы ним руководили сентиментально-эмоциональные взгляды. Я тут думаю o его контактах со Станиславом Кухчиньским, которого он знал еще до войны с ОНР.

Его поведение в рамках этой конспирации является противоречащими основам конспирации.

Альхимович встречается с Кухчиньским недалеко от своего места работы, т.е. недалеко от Министерства Общественной Безопасности. Он знает где тот проживает, приглашает его к себе домой. Ситуация, даже в условиях антикоммунистической конспирации, которая очень часто строится на семейно-общественных связях, выглядит, по крайней мере, странно. Момент вербовки является двойной вербовкой. Kухчиньски вербует Альхимовича как сотрудника СиН, a Aльхимович вербует Кухчиньского как тайного сотрудника Управления Безопасности.

Moжет это прикрытие?

Я бы согласился с тезисом, что идея двойной вербовки должна создать прикрытие для контактов между ними. Это была вовсе неплохая идея. Проблема заключается в только в том, что Альхимович заносит обязательства Кухчиньского к директору Департамента III MГБ, Юзефу Чаплинскому. И это уже вещь, которая должна всем историкам показать, что здесь что-то не так. Станислав Кухчиньски не является тайным сотрудником УБ, который должен собирать информацию в области рыболовства, а я напомню, что он работал в Управлении Рыболовства. Чаплинский полностью идентифицирует его, как члена центрального руководства СиН, и для нужд Чаплицкого он готовит заметки об активистах СиН, Казимеже Чарноцком и Винценте Квечиньском. Из этого видно, что ситуация очень сложная.

Вы находите какие-то другие объяснения этой ситуации?

Или оба мужчины были полными идиотами – во что я не верю, или они принимают участие в оперативной комбинации, в которой они друг друга считают настоящими конспираторами. Это значит, что никто из них не осознает, что они оба участвуют в оперативной разработке органов безопасности – потому что так было принято, если речь идет об оперативных действиях. Обратим также внимание на определенное перенаправление интересов Кухчинского с момента вербовки Чарноцкого.

Что тогда происходит?

Скорее всего, в конце июня (1946 г.) Чарноцкий был тайно задержан в Лодзи, где и началось его сотрудничество с органами безопасности. Несколько недель спустя Кухчиньски возобновляет контакт с Тадеушем Плужаньским. Когда через Чарноцкого органы безопасности получают доступ к штаб-квартире центрального региона СиН, роль Кухчиньского в разработке штаб-квартиры центрального региона СиН перестает быть ведущей, как и роль Альхимовича. Ведущую роль теперь играет обеспечение контактов и развитие сети Витольда Пилецкого. Обратим также внимание на один элемент, который, по-видимому, указывает на участие обоих мужчин в оперативной комбинации органов.

Что это за элемент?

Идея, автором которой был скорее всего Альхимович, проведения ликвидации главных представителей MГБ. Идея была передана Квечиньскому осенью 1946 через „Бигля”, или через Станислава Кухчиньского. Рассматривается ликвидация замминистра Романа Ромковского, Юзефа Ружаньского и Юзефа Чаплиньского. Есть поданные данные их места проживания.

Проведение такой акции было реально?

Проблема заключается в том, что те идеи в конце 1946 г. попахивают очевидной провокацией со стороны спецслужб. В распоряжении командования центральной зоны СиН нет ни одного вооруженного подразделения, которое могло бы выполнить эту задачу. Предложение Квечиньскому совершать такие акции имеет цель создать мотив для будущего обвинения в том, что он руководил организацией, которая планировала террористические акты ликвидационного характера.

Очередным элементом, который, мне кажется, подтверждает эти тезисы, является поведение обоих мужчин на момент ликвидации III Главного Управления СиН в январе 1947 г. Логичным поступком, когда имеет место оплошность практически всех членов регионального штаба, если вы настоящий заговорщик, должен стать побег. Ничего подобного не происходит. Именно тогда Кухчинский сводит Плужанского с Альхимовичем, продлевая якобы подлинное сотрудничество Альхимовича с подпольными структурами, в данном случае с агентурной сетью Пилецкого. Это противоречит логике.

К сожалению нет.

Обратим внимание на мотив, который имел место в рапорте от 30 апреля 1947 года, авторства Казимежа Чарноского, который, как главный агент, привел к инфильтрации и полному разгрому 3-го генерального штаба СиН. Чарноцки появляется в регионе с легендой предполагаемого побега из органов безопасности, относится к Кухчиньскому, как к настоящему конспиратору и в контактах между ними появляется Альхимович, а также план побега за границу. Это надо рассматривать не буквально, а с точки зрения того, какую пользу получит от этой идеи отдел безопасности. А речь идет о проверке существования в сети Пилецкого транзитных каналов, ведущих на запад, и разработке эти каналов.

Идея предполагаемого побега, автором которой является Чарноцки или Кухчиньски, появляется также в признаниях Альхимовича. Последним элементом, который я привожу в доказательство моего тезиса, является положение Альхимовича в процессе следствия. Он рассказывает все о своей деятельности. Скрывать нечего. Ситуация очень странная.

Он даже не пробует защищаться?

Нет. Это позиция человека, который имеет неписанные договоренности с органами, что получит смертный приговор и будет помилован или перейдет на положение так называемого нелегала под чужим именем. To, что Кухчиньски был убит, также не является никаким доказательством, что МГБ не принимало участия в этой оперативной комбинации. Можно продемонстрировать десятки примеров ликвидации людей, которые перестали быть полезными для коммунистической системы. To, что в его квартире был произведен обыск, является созданием видимости его невиновности. Похожее нашествие было произведено на дом Чарноцкого. Создалось впечатление, что он является разыскиваемым лицом в ситуации, когда уже был завербован.

Действия, необходимые для легализации агентов.

И не просто агентов СБ. Речь идет о лицах, принимавших участие в одной из важнейших операций Министерства Гражданской Безопасности по разгрому самых сильных структур антикоммунистического подполья, т. е. центрального региона СиН, а позже III Главного Штаба СиН. По неизвестным нам причинам служба безопасности решила полностью прикрыть Чарноцкого. Считалось, что его заслуги и возможность последующего использования настолько ценны, что любой, кто мог что-либо рассказать об этом предательстве, должен быть устранен. К этим двум личностям, то есть к Кухчиньскому и Альхимовичу, я бы добавил еще Збигнева Закшевского „Брылу”, шефа разведки Лодзьского округа СиН и Чеслава Стахуру, аутентичную «втычку» СиН в СБП в Лодзи. Это были люди, которые знали об этом предательстве, и оба мужчины в специальном режиме были приговорены к смертной казни.

– Беседу вел Томаш Пласкота
–Перевод Лариса Верминская

TVP ЕЖЕНЕДЕЛЬНИК. Редакторы и авторы

Др Томаш Лабушевски – историк, aвтор и соавтор публикаций об антикоммунистическом подполье. Начальник Бюро Отделения Исторических Исследований ИНП в Варшаве.