Вот уже несколько недель военно-полицейская операция «Уамбушу» (на местном языке маоре это означает «Спасение»), направленная на ликвидацию трущоб на Майотте, не сходит с заголовков французских СМИ. Трущобы? Ведь Майотта, расположенная в Индийском океане между Африкой и Мадагаскаром, выглядит пейзаж с открытки. Остров, очертания которого с высоты птичьего полета напоминают морского конька, славится своими прекрасными пляжами, коралловыми рифами, тропическим лесом и обилием дикой природы, что привлекает сюда туристов со всего мира.

Однако аркадия пляжей, джунглей, экзотики, исторических мечетей, красочных костюмов и приветливых животных, словно взятая прямо из мультфильма «Мадагаскар», всего за одно десятилетие превратилась в ад, вызвав горе, гнев и восстание среди обычно мирных жителей. Как это произошло?

Сначала очень быстрый географическо-исторический обзор, весьма полезный, учитывая, что даже большинство французов не могут найти департамент 101 на карте и не знают, откуда он взялся во Франции.

Расположенный в Индийском океане к северо-западу от Мадагаскара, маленький остров архипелага Коморские острова площадью 374 квадратных километра – чуть меньше Узедома, чуть больше Волина (острова в Балтийском море – прим. перев.) – относится к африканской исламской зоне суахили. Названные в 19 веке «архипелагом враждующих султанов», Коморские острова на протяжении веков были театром различных локальных конфликтов.

В 1841 году Андрианцоли, последний султан Майотты, пришел к выводу, что он больше не может противостоять своим соперникам из Мвали, Ндзуани или Больших Коморских островов, и решил искать протектора. Поскольку Коморский и Малагасийский султанаты пользовались поддержкой англичан, он обратился за покровительством к соперникам последних, присутствовавшим в регионе, – французам. Июльская монархия Луи-Филиппа была более чем счастлива воспользоваться возможностью выкупить остров. Цена была скромной, всего тысяча пиастров, а сделку от имени Франции совершил Пьер Пассо, морской офицер в чине капитана.

Франция навела на острове свой порядок, который заключался главным образом в отмене рабства (половина населения была освобождена с компенсацией), введении плантаций сахарного тростника, отправке нескольких администраторов и строительстве нескольких километров асфальтированной дороги. На этом ее символическое участие временно закончилось.

Однако, с другой стороны, это была настоящая любовь с первого взгляда, и по сей день желание держаться за Францию ни на йоту не ослабло в мавританском населении. Есть ли в истории второй такой пример? Как насчет присоединения Пуэрто-Рико к Соединенным Штатам? Как насчет Союза ящерицы прусской знати, предпочитающей Польшу тевтонским рыцарям?

В результате на Майотте никогда не было значительного движения за независимость, сепаратизма или деколонизации. Наоборот, когда в декабре 1974 года на архипелаге Коморские острова был проведен референдум, большинство жителей Майотты проголосовали за то, чтобы остаться под властью Франции (63,8%), в то время как на других островах архипелага, колонизированных полвека спустя, за независимость проголосовали 95%.

Перспектива отделения от метрополии привела жителей в ужас: профранцузское лоббирование и антикоморская мобилизация привели к результату 99,4% на следующем референдуме в феврале 1976 года.

Следует признать, что в момент антизападной деколонизационной эйфории, организованной и поддержанной после Второй мировой войны Советами, американцами, различными международными институтами и прогрессивным миром в целом, такое отношение было редкостью. Генеральная Ассамблея ООН, где большинство было и остается на стороне бывших европейских колоний, неоднократно осуждала Францию, а Майотта по сей день находится в черном списке территорий Комиссии ООН по деколонизации. Как известно, патерналистские добрые бвана из Москвы, Вашингтона или Женевы лучше знать, что хорошо для бедный черный человек.

Следующие несколько десятилетий были постоянной политической борьбой коморской элиты за установление более тесных связей с метрополией, с большим непониманием и безразличием со стороны большинства французского политического класса, и особенно за статус департамента наравне с другими сотнями департаментов. Статус TOM, или заморской территории, хотя и был экономически более выгодным (помимо прочего, отсутствие абсурдных брюссельских норм, зацикливающих развитие), показался маоре подозрительным, поскольку представлял собой шаг к нежелательной независимости. Это удалось в 2011 году, когда Майотта стала одним из пяти заморских департаментов Франции.

Почему же вместо идиллической картины, как в рекламе туристического агентства, телевидение показывает кадры с полицейскими кордонами и бульдозерами в действии? Почему остров, имеющий все возможные преимущества перед своими соседями, превратился в ад на земле?

Нельзя отрицать, что за последние десять лет жизнь на Майотте стала далеко не идиллической: гигантская преступность, отсутствие элементарной безопасности, разрушение инфраструктур во всех сферах жизни – все это парализует нормальную жизнь.

Когда вы спрашиваете статистического маоре, как выглядит его ежедневный кошмар в конкретных терминах, о котором его сограждане в метрополии в большинстве своем не имеют ни малейшего представления, волосы встают дыбом, а глаза открываются в недоумении.

Маоре начинает свой день с того, что проверяет, течет ли из крана вода. Это, казалось бы, элементарное благо, которым Франция обеспечивает все свои заморские территории, становится все более дефицитным. После утренней молитвы – почти все население острова, за исключением горстки мзунгу (белых), прибывших из Европы, исповедует ислам – маоре обычно проверяет в интернете, сможет ли он спокойно добраться до работы или отвести детей в школу.

По острову бродят вооруженные мачете, дубинками и камнями банды подростков, почти всегда несовершеннолетних, а иногда даже детей. Они нападают на проезжающих автомобилистов, бросают камни в их машины и устраивают засады, например, устанавливая баррикады из срубленных деревьев на поворотах. Для водителей существуют специальные приложения для смартфонов, которые вместо сигналов о пробках и радаров сообщают им, где по дороге расположены засады.

Помимо водителей, жертвами нападений становятся фермеры, владельцы сельскохозяйственных угодий или предприниматели, которые часто просто бросают свой бизнес под давлением. Часто этот вид насилия концентрируется географически, в определенных районах. Когда те, кого население называет «террористами», запугивают и прогоняют владельцев, на покинутых территориях возникают пастбища, а потом трущобы, которые становятся зонами беззакония, недоступным для полиции плацдармом для организованной преступности. Ведь трущобы, которые сейчас сносятся бульдозерами в свете камер, были построены не на ничейной земле.

Это больше, чем «классическая» преступность, проистекающая из бедности, и даже больше, чем деятельность мафии. Насилие эволюционировало от мелких краж ради выживания до варварских изнасилований с применением пыток. Чаще всего, помимо обычного грабежа, присутствует аспект варварства: жертв рубят мачете, отрезают конечности, ужасно уродуют и бросают на обочине дороги на виду у всех, как бы для устрашения. «Это уже не преступление, это варварство», – говорит независимый депутат парламента острова Эстель Юссуффа, уточняя, что «практически каждая семья здесь в трауре», потому что у них есть кто-то, кто стал жертвой насилия.

Картезианскому европейцу трудно понять обоснование таких действий, пока не поместишь их в более широкий, политический контекст, о котором мы поговорим чуть позже.

Если отсутствие базовой безопасности, несомненно, является основной проблемой для повседневного существования населения, то второй, не менее серьезной проблемой является полная перегрузка инфраструктуры, такой как дороги, системы водоснабжения и канализации, электросети и т.д., которые не справляются, несмотря на миллиарды, вливаемые метрополией.

То же самое можно сказать и о секторе общественных услуг. Здравоохранение, образование, социальное обеспечение, правосудие и ЖКХ с большим трудом обслуживают население, растущее рекордными темпами, и находятся на грани разрушения, что приводит к социальной напряженности, подобной всеобщей забастовке, парализовавшей остров в 2018 году.

Ландшафт, как в стране третьего мира, находящейся во власти послевоенной анархии, хотя войны здесь не было... Все эти негативные явления имеют, по сути, одну причину: это нелегальная массовая иммиграция, которая испортила океанский рай и превратила его в ад для жителей.

Теория заговора? Вовсе нет. Именно так это воспринимается местным населением, которое привыкло ко многим неудобствам и терпеливо ждало инвестиций от метрополии, но на эту неприятность у него уже нет сил. Иммиграция – это как цунами, она затапливает и разрушает все. Если кто-то думает, что это пропагандистское преувеличение, ему следует взглянуть на достоверные данные и факты.

Беспрецедентный миграционный кризис, с которым столкнулась Майотта, наиболее четко виден в цифрах. По данным INSEE или французского статистического управления, население острова составляет 387 000 человек, из которых около половины – иностранцы, 95% из них – нелегальные иммигранты с Коморских островов. Это как если бы в Польше было 15–20 миллионов иностранцев!

Но на самом деле все еще хуже, и официальные цифры абсолютно занижены. Если посчитать импорт риса или потребление воды, то можно понять, что население превысило полмиллиона человек. Во время локдауна префект острова забыл прикусить язык, когда утверждал, что предоставил 450 миллионов масок «по одной на каждого взрослого». Учитывая, что половина населения острова моложе 20 лет, возможно, более точный подсчет дал бы еще более впечатляющий результат, а нелегальных иммигрантов без какого-либо административного статуса по меньшей мере на 150 000 больше, чем принято считать.

Учитывая, что на момент захвата острова Францией его население составляло 3 000 человек, из которых половину составляли рабы, а на момент отказа от независимости – всего 40 000, масштаб демографического взрыва впечатляет. Еще более невероятным является тот факт, что это дело рук не только коренного населения, но, прежде всего, нелегальной иммиграции.

Сам механизм понять несложно: это как магнит и опилки, сильный магнит и много опилок. Заморский департамент Франции, даже более бедный, чем метрополия, имеет гораздо более высокий уровень жизни, чем его соседи. В Майотте, хотя и охваченной кризисом, жители по-прежнему имеют лучший доступ к образованию, здравоохранению, инфраструктуре и возможностям трудоустройства, что привлекает иммигрантов, ищущих лучшей жизни.

    Подписывайтесь на наш фейсбук  
  Географическое положение Майотты фатально. Один из четырех островов архипелага, она живет в тени трех других, составляющих государство, нынешнее название которого – Союз Коморских островов.

Коморские острова – одна из беднейших стран в мире, которую полвека сотрясали перевороты, путчи и отделения то одного, то другого острова, которой манипулировали западные наемники и южноафриканский режим, в которую вторглась Организация африканского единства и которая меняет свое правительство так же часто, как официальное название и флаг. Его ВВП смехотворен, а четверть национального дохода составляют денежные переводы от диаспоры.

Возможно, что общее число коморцев, проживающих на Майотте, на французском острове Реюньон и в Марселе, превышает миллионное население страны. Добавьте к этому системную коррупцию на высших уровнях власти, массовую торговлю паспортами, «дешевые флаги» и т.д., и мы получим почти образец из Палаты мер и весов в Севр, т.е. одну из стран, которых Дональд Трамп грубо назвал «shithole country».

Благодаря небольшому расстоянию между Майоттой и Коморскими островами – всего 70 километров – пересечь границу здесь относительно просто: для этого нужны только лодка и немного удачи в редко патрулируемых территориальных водах. Контрабанда нелегальных иммигрантов является крупной индустрией, и от 60 до 80 коморцев в день достигают французского рая на лодках, называемых «кваса-кваса».

Что отличает нелегальную иммиграцию с Коморских островов на Майотту от ее европейского аналога с Канарских островов, Лампедузы или Эгейского моря, так это большее количество женщин, причем довольно многие из них находятся на поздних сроках беременности. Коморки приезжают сюда ... рожать. Не только из-за санитарных условий, которые позволяют им не умирать при родах, но и потому, что ребенок, родившийся на Майотте, – это просто паспорт для лучшей жизни.

Это происходит потому, что во Франции действует ius solis, или право земли. Гражданство можно получить не только по наследству, но и просто родившись на территории Франции.

После ряда ограничений в 1990-х годах в настоящее время ребенок может выбрать свое гражданство в возрасте 13 лет. До этого момента он живет в правовом вакууме, а вместе с ним – его мать и отец, которые, будучи нелегальными иммигрантами, не имеют права на проживание, но при этом не могут быть депортированы как родители потенциального француза.

Абсурд или лазейка? В любом случае, этого достаточно, чтобы парализовать миграционную систему и сделать депортацию невозможной.

Это относится не только к новорожденным, но и к чуть более взрослым детям, которых признают либо французскими гражданами, либо коморцами с легальным проживанием. Отцовство во Франции просто декларируется в соответствующем учреждении, без каких-либо тестов. Некоторые «отцы» имеют десятки таких «детей» от многих женщин.

Более того, значительная часть этих детей бросается после рождения, как только мать или отец получают желанный статус «недепортируемых». По оценкам, таких детей насчитывается от шести до восьми тысяч. Большинство из них живут в трущобах, воспитываются без всякого отношения к нормам цивилизации и этики, а когда вырастают, становятся пушечным мясом для банд варваров, терроризирующих остров.

Рождаемость на Майотте составляет 4,16, а среди коморских женщин – более 5,0. Высокая рождаемость, наряду с иммиграцией взрослого населения, является одним из факторов демографической модификации населения.

Против потока «легальных нелегальных» иммигрантов с Коморских островов, а также с Мадагаскара и материковой Африки, а в последнее время даже из Йемена, Франция пытается спастись, создав территориальную карту резидента, которая дает новоприбывшим право на проживание только на Майотте, а не в метрополии. Однако это лишь заплатка на протезе, а следствием массового вторжения является вышеупомянутый паралич инфраструктур.

Большой приток иммигрантов означает увеличение нагрузки на систему здравоохранения, вынужденную работать с большим количеством пациентов. Отсутствие достаточных ресурсов и медицинского персонала ограничивает доступ к необходимым медицинским услугам для местного населения. Единственная больница на Майотте де-факто представляет собой большое родильное отделение, которое паразитирует на других видах медицины. Иностранные женщины могут рожать в комфортных условиях, но местные жители летают к офтальмологу на самолете.

Аналогично и в сфере жилья: рост численности иммигрантов требует дополнительного жилья и помещений, а их отсутствие вызывает перенаселенность и необходимость искать альтернативные варианты, такие как незаконные лачуги и трущобы, зоны бесправия, вспышки болезней и очаги бандитизма.

На маленьком острове местные жители теряют средства к существованию, поскольку их поля превращаются в трущобы, а у местных властей не хватает места для социального жилья, что приводит к росту цен на недвижимость. Охраняемый тропический лес нельзя просто так вырубить. Конечно, иммигрантов такие запреты не беспокоят: на незаконно созданных в джунглях участках и на полях, насильственно отнятых у местных фермеров, процветают плантации, подпитывая черную экономику и обеспечивая прибыльный источник дохода для мафии.

Массовая иммиграция также катастрофична для образования. Школам приходится справляться с возросшим числом иммигрантов школьного возраста, включая тех, кто родился на родине, что означает необходимость нанимать дополнительных учителей, обеспечивать адекватные размеры классов и учебные материалы. 80% учеников – уроженцы Коморских островов. Представители местных властей подсчитали, что из-за массовой иммиграции и галопирующего демографического роста новоприбывших каждую неделю придется открывать новую школу.

Высокая наполняемость классов отрицательно сказывается на качестве преподавания. Все школы вынуждены работать посменно, что нарушает семейную жизнь. Стоит отметить, что ученики с Коморских островов, часто присылаемые семьями, для которых это единственный способ дать своим детям минимальное образование, абсолютно неграмотны. Нередко коморцы с волосами на лице, так называемые бородатые дети, учатся в начальных школах вместе с местными десятилетними детьми.

Столкнувшись с таким кризисом, многие жители острова предпочитают отправлять своих детей в школы на Реюньон или в метрополию. Там, по крайней мере, они не подвергаются ежедневным актам агрессии по дороге в школу, а также регулярным нападениям вооруженных мачете банд, которые организуют осады средних школ. Здесь ежедневное появление полицейского у входа в школу никого не удивляет.

Упомянем лишь паралич судебной системы, который затрудняет для коморцев отстаивание своих прав, поскольку суды тонут в потоке дел о предоставлении убежища и вида на жительство, возбужденных левыми адвокатами от имени нелегальных иммигрантов. Даже в тюрьмах 80% заключенных – коморцы.

Многие местные политики отмечают, что нелегальная иммиграция и порожденный ею хаос – это не только результат спонтанных судебных процессов, но и целенаправленный политический акт. Чей? Нетрудно догадаться: в регионе есть одна страна, у которой есть интерес, мотив и средства – вышеупомянутые Коморские острова.

Кстати, нет необходимости гадать, поскольку это официальная версия коморского политического класса. Президент Азали Ассумани, принятый с почестями в Елисейском дворце, открыто говорит, что Майотта – это коморская территория, оккупированная Францией.

Целью массовой иммиграции является не только месть из зависти з000а принадлежность Франции, но и изменение результатов возможного референдума о принадлежности Майотты. Коморские острова надеются получить демографическое преимущество и с помощью демографического оружия добиться того, что им не удалось сделать на международном уровне или путем голосования.

- Нелегальная иммиграция – это организованное насильственное действие, направленное на дестабилизацию территории, и главным инструментом этого насилия является миграционное оружие, которое использует сосед Коморских островов, претендующий на Майотту, – говорит прямо депутат Эстель Юссуффа. На ум приходит аналогия с гибридной войной, которую ведут Эрдоган или Лукашенко: – Насилие и приток иммигрантов на нашу территорию являются инструментами внешней политики президента Азали, подобным образом поступают президент Турции и президент Беларуси.

Как и Эрдогану, открытая враждебность не мешает коморским властям принимать щедрое финансирование от Франции (совсем недавно 150 миллионов евро из фонда развития), а коморским политикам – опустошать французскую социальную систему. Местный министр иностранных дел мошенническим путем присвоил себе более четверти миллиона евро.

Нарратив об украденной деколонизации был создан Коморскими Островами, но его также продвигают некоторые французские политики, разумеется, левого толка. Здесь можно найти целый ряд фобий и мотиваций, от антирасистской ойкофобии до марксистского революционизма.

Некоторые лечат колониальные комплексы, согласно которым черные всегда являются жертвами колонизации. Другие смотрят на Майотту как на прецедент для метрополии, используя острый кризис для эволюционного изменения миграционного законодательства и законодательства о предоставлении убежища.

Французские левые, начиная с Жан-Люка Меланшона, даже прибегают к легитимации молчаливого завоевания Майотты Коморскими островами, цитируя этнологов, утверждающих, что население архипелага составляет единую нацию с общим языком, культурой и обычаями, что означает, что нелегальные иммигранты с Коморских островов чувствуют себя на Майотте как дома.

Интересно, что те же самые левые утверждают, что не существует ни французской нации, ни французской культуры. Как видите, этнологические критерии являются расистскими во Франции, но прогрессивными в Африке.

Левые протестуют не только в метрополии, устраивая «антиколониальные» демонстрации, на которых белые студенты протестуют против операции «Вуамбуш», поддерживаемой на 100 процентов черным населением острова. Левые также действуют против Франции, используя свои излюбленные методы, такие как судебная обструкция. В самом начале операции по расчистке трущоб левая судья Катрин Ванье приказала прекратить ее по гуманитарным соображениям.

Жители острова видят, что политики, НПО и суды используют закон против них как один из способов решения проблем чужаков. Полчища варварских бандитов, терроризирующих остров, коренные жители называют «детьми судьи».

Почему экзотические проблемы отдаленного острова должны нас интересовать? Может быть, потому, что они не экзотические и не отдаленные? Напротив, пароксизм миграционного кризиса, сотрясающий Майотту, очень похож на лабораторию Европы, даже если пропорции и количество имеют не такой масштаб.

Массовая иммиграция колонизаторского типа в Европе – это, в конце концов, toutes proportions gardées (франц. с учетом всех обстоятельств – прим. перев.) такое же явление, как и на Майотте, вызванное во многом теми же причинами: сочетанием естественных процессов, таких как безудержная демография и естественное стремление населения стран третьего мира к комфорту и безопасности, со спланированными действиями иностранных агентов, слабостью власти, отсутствием воли у элит, связующими руками идеологии псевдогуманитаризма и т.д.

Те же причины, что и на экзотическом острове, приводят к тем же последствиям в Европе: «шитолизация», брутализация социальной жизни, повсеместное насилие, перегрузка социальных систем и инфраструктур... Стоит задуматься, не заслуживают ли Франция и Европа операции «Уамбуш» в континентальном масштабе.

– Адам Гвязда

 TVP ЕЖЕНЕДЕЛЬНИК. Редакторы и авторы

– перевод Денис Куценко