Где он только не был, кого не знал! Фаддей Булгарин (1789-1859), при рождении Тадеуш Булгарин, учился в Санкт-Петербургском кадетском корпусе и в Вильнюсе, служил при будущем великом князе Константине, а также при генерале Юзефе Хлопицком, был знаком с Адамом Мицкевичем и Александром Пушкиным, пил с виленскими «шубравцами» и с декабристами, вытирал перстень фуллером, доказательство особой милости Его Императорского Величества Николая I. Но больше всего он ценил свое знакомство с графом Александром фон Бенкендорфом, основателем Третьего отдела Личной канцелярии Императора , т.е. знаменитой русской тайной полиции (охранка).

Кем он был? Рассказывая о своих предках, он часто утверждал, что прозвище «Булгарин-Скендербег» унаследовано по отцу. Скендербег, напомним, это имя правителя Албании XV века, который воевал (но и вел переговоры) с турками. Часть его семьи, да, бежала на земли тогдашней Болгарии, где они могли сохранить свою фамилию. Однако, каким образом албано-болгарский иммигрант оказался на землях Великого княжества Литовского и получил там небольшое состояние и почести, Фаддей не объяснял.

Корни рода, более вероятно, восходят к поволжским племенам болгар («булгар»), завоеванным Россией в XVI веке. Но и оттуда нелегко попасть в Волынь, где Булгарины впервые упоминаются травником Адама Бонецкого. А может быть, речь идет и о липках, то есть осевших в Литве татарах, о которых вспоминает Северин Уруски в своих геральдических рассуждениях?

Коренные минчане

Этого мы не установим. Достаточно того, что во времена, более близкие к Фаддею, семья Булгариных жила в Минском воеводстве на окраинах доразделенной Речи Посполитой. Типичное среднее дворянство, граждане Речи Посполитой, по вероисповеданию - униаты, с легкой чертой отчужденности или самобытности: легенда о Скендербеге, документально подтвержденное участие одного из предков в димитриадах, т.е. походах на Москву с намерением поселить там самозванца... В тоже время владельцы недвижимости и герба (мать была даже урожденная Бучиньская, герб Стшеменя, который высоко ценился в Литве). Имущество Перишево позволяло участвовать в общественной жизни. Отец Фаддея, Бенедикт, якобы был предан делу Конституции, а затем Восстания - видимо (а может, это тоже семейная легенда?) первенца назвали в честь губернатора.

Он заплатил за это не головой, а свободой. По одним данным, после поражения Восстания он попал в сибирскую ссылку, по другим — только в виленскую тюрьму, где пробыл более года. В то же время - не было ничего необычного в том, что дворянство с самых дальних окраин даже в годы репрессий и падения страны, тяготело к самому сильному политическому, образовательному и экономическому центру Северо-Восточной Европы, которым тогда был Санкт-Петербург. Мать Фаддея, Амелия, отправила сына в местный кадетский корпус — а кто будет возмущаться, пусть упомянет, сколько поколений пограничной знати получили там образование, в том числе юный Иоцио Чапский спустя немного больше столетия. Мальчик должен был в Вильнюсе тратиться на пансион?

    Подписывайтесь на наш фейсбук  
  Начало карьеры Фаддея было поэтому предсказуемо: кадет, корнет (чуть ниже знаменосца) в походах против Швеции и Франции в войне 1806 г., получивший даже ранение при Фридланде, за что был награжден орденом Святая Анна (с правами третьей степени). То ли за любовный скандал, то ли за сочинение сатиры, он однако получал выговоры: сначала - месяц ареста в Кронштадте, потом довольно неприятная служба в драгунском полку, наконец - увольнение из армии в низком чине лейтенанта.

И тут происходит первый булгаринский вольт: почти как его более известный тезка в десятой книге «Поэмы», он спасается, перепрыгивая через Неман, и вступает в ряды польской армии. Действительно ли он добрался до Испании и пополнил ряды Вислинского легиона по приказу Юзефа Хлопицкого? Я бы не был так в этом уверен, но его участие в эпопеи 1812 года засвидетельствовано. По всей видимости его даже представили к ордену Почетного легиона за героизм в Можайском, но давайте поместим это между рассказами о Скендербеге. Однако он, безусловно, прошел весь путь, он даже был ранен во второй раз - во времена Императора - под Хелмом и снова в Битве Наций под Лейпцигом. Однако он попал в плен к пруссакам, а в 1814 году выдан России.

Дезертирство сошло с рук

По сути, как дезертира, его должны были отправить на дисциплинарную службу. Впрочем, формально, он был уволен из армии, хотя Наполеон в 1811 году, когда Фаддей поступил на службу, был еще формально союзником царя, - дело сошло с рук, хотя, вероятно, и разошлось по некоторым ведомствам… Фаддей, лишенный своего состояния (небольшое состояние под Минском не пережило войну 1812 г.), мытарствует: он то в Варшаве, то в Вильнюсе, то тут пишет, то там - иногда заметка в «Dziennik Wileński», иногда сатира до «Wiadomości Brukowe». Однако зарабатывать этим на жизнь невозможно, как и управлением дядиным имением, - поэтому в 1819 году он переезжает в Петербург.

Он начинает скромно, с воспоминаний о Фридландских полях сражений, написанных еще на польском языке и опубликованных в польском издании известного журнала для ветеранов «Русский инвалид». Однако уже через полгода набирает ветер в свои паруса. Он дружит с лучшими перьями своего времени, от почтенного Николая Карамзина до будущих декабристов Александра Бестужева и Кондратия Федоровича Рылеева. Он встречается с издателями, переводчиками и театральными артистами - живой, как погоня. Почти можно было себе представить вывеску с надписью «Булгарин - писатель» среди пестрых вывесок Петербурга того времени:

Афишам и таблицам счета нет:
"Сенатор и начальник управления
При комитете польских дел, Ахмет,
Киргизский хан". А рядом, не хотите ль:
"Monsieur Жоко, начальных школ смотритель,
Придворный повар, сборщик податей,
Играл в оркестре. Взрослых и детей
Парижскому акценту обучает".
(...) Вот вам "Игрушки", "Дамские наряды",
"Кнуты".
– Мелькают магазины, склады,

Вам даже не нужно представлять: в 1822 году под его редакцией и управлением начинает выходить «Северный архив» (Archiwum Północne), серьезный двухнедельный журнал, посвященный «новостям в области истории, статистики, путешествий, юриспруденции и обычаев». А с 1825 года на петербургских вывесках гудит самый крупный и популярный русский периодический журнал первой половины XIX века - «Северная Пчела».

Информационный шум

Чего там только нет! Новости из мира, из Европы и из России. Придворные сплетни (назидательные) и сведения о приезжих, репортажи с выставок и театральных премьер, репортажи о пожирателях огня, а так же колонки, стихи и пустяки в прозе. Тираж - внушительный по тем временам, 10 000 экземпляров - и он был продан целиком! Большое количество контента, но и частота его изданий впечатляет: с самого сначала «Северная Пчела», выходила трижды в неделю, с 1831 года журнал выходит ежедневно.

Булгарин был ее издателем и редактором несколько лет подряд - почти до последних лет своей жизни. А между тем он активно работал и в «Северном архиве», в 1825 г. основал первое периодическое издание, посвященное театру, «Русская талия» с одной из муз в названии, в 1823 г. — «Литературные записки», с 1826 г. — приложение к «Пчеле», предназначенное для детей, а в 1841–1845 годах — солидный ежемесячный «Эконом», посвященный сельскому хозяйству с особым упором на коневодство и конный спорт.

И это лишь малая часть его занятий, ведь он также писал фрашки, рассказы, юмористические стихи, эпиграммы, новеллы, воспоминания, путевые заметки и романы. Его самый популярный (и наиболее часто переиздаваемый) приключенческий роман называется «Иван Выжигин», пожалуй, самый неудачный для польского уха. В своих первых изданиях он также имеет подзаголовок «Дела русского Жиля Бласа» — и действительно, это роман-мошенничество, написанное по образцу романа Лесажа XVIII века (известного в польском переводе Юлиана Рогозинского как «Дела Идзи Блас»). Похищения, взломы, несчастная любовь, вялость и чудесные исцеления множатся десятками, а «таинственных незнакомцев», меняющих ход событий, уж точно больше, чем хотелось бы Третьему отряду.

Арабский лингва франка

Пожалуй, самым впечатляющим на сегодняшний день является его дебютный роман «Возможно, хотя и не так, или Путешествие по миру в XXIX веке». Ничего, что в то время понятие «путешествие во времени» еще не было широко известно в литературе — но это воображение! ОК, парящие в воздухе «аэростаты» - давняя мечта, самоходные аппараты можно представить, глядя на вагоны, в которых отсутствовал пьяный водитель, а чугунные мосты в то время уже возводились. Парашюты, скорострельное оружие, даже подводные лодки - ладно, были такие мечты. Видение «переворота Земли» (снег в пустыне Сахара, обитаемая Арктика) также не требует геофизических знаний — это вполне механическое понятие. Но убежденность в том, что арабский язык станет языком элиты, ставит Булгарина в ряд провидцев рядом с Уэльбеком...

Если да, то почему вокруг Булхарина так много злых языков? Почему польские источники, обычно так охотно упоминающие успешных в мире поляков, особенно во время разделов, пишут о Булхарине вполголоса? (О нем не было написано ни одной настоящей монографии после послевоенной заметки в довоенном выпуске Польского биографического словаря и нескольких абзацев в несравненном Яне Кухаржевском). И почему он самый популярный герой русских эпиграмм, развлечение элиты того времени, еще более убийственное, чем тэги в твиттере?

Этих эпиграмм действительно хватило бы на антологию. О Булхарине писал Александр Пушкин, писали Михаил Лермонтов и Николай Некрасов. Самые суровые - анонимные, хотя некоторые приписываются Пушкину - и вполне обоснованно, они великолепны. Эпиграммы чрезвычайно трудно переводить из-за их краткости и идиоматичности, а сноски убивают красоту оригинала. Большинство из них не хуже того, что писал Мицкевич о Яне Чинском («Полу-еврей, полу-поляк / Полу-штатский, полу-солдат / Полу-студент, полу-якобинец / Но зато полный проходимец.»).

Комментарий поэта к распущенным Фаддеюшкой слухам о том, что прадед Пушкина, знаменитый абиссинец Ганнибал, был куплен Петр I за бочку рома, скудно можно перевести так:

Говоришь: за бочку рома!
Незавидное добро!
Ты дороже, сидя дома,
Продаешь свое перо.

Однако красота пушкинской фразы гораздо лучше отражена в стихе, который можно процитировать и в оригинале, он достаточно понятен:

Не то беда, что ты поляк:
Костюшко лях, Мицкевич лях!
Пожалуй, будь себе татарин, -
И тут не вижу я стыда;
Будь жид - и это не беда;
Беда, что ты Видок Фиглярин.

Большие карьерные перспективы

Беда в том, что дорогой Фаддеюшка очень, очень нуждался в известности.

То, что он занялся журналистикой и издательским делом, еще не беда. И даже не то, что он нашел способ на монополию для «Пчелы Севера» на размещение зарубежных новостей (потенциально умопомрачительных и неумных), а потом — на публикацию первых репортажей с театральных премьер и первых книжных рецензий (как конкурировать с такими новостями ?).

И то, что у него были неконтролируемые вспышки гнева - и в темпераментном девятнадцатом веке это как-то сходило ему с рук. И то, что он без меры критиковал все более независимых писателей нищей, николаевской России, - боже мой, может быть, у него просто были такие взгляды? И то, что на страницах «Пчелы» он охотно делал обзоры вновь открывавшихся в Петербурге очистных, портных и кондитерских фабрик, если только мог рассчитывать на вознаграждение от владельца - ведь мир рекламы и репортажа был не отделены таким железным занавесом, как сегодня. И то, что его романы пишутся на одной ноге - вкусы меняются.

Беда была в том, что неуверенный в своей судьбе, с испачканным служебным билетом, голодранец и инородец Булгарин решил, что без защиты ему не обойтись. И ходатайствовал о высочайшем или почти высшем покровительстве — о милости сотрудничества с уже упомянутым Третьим отделом Канцелярии Его Императорского Величества. Отсюда мсье Эжен-Франсуа Видок, знаменитый преступник, доносчик и глава наполеоновской тайной полиции, как первая ассоциация Пушкина...

Благодаря милости Александра фон Бенкендорфа он получил привилегии для «Пчелы Севера». По его наущению он язвительно написал о Пушкине. Но прежде всего - именно по его просьбе он составлял, подобно самому известному тайному сотруднику в мире литературы ПНР, как Казимеж Козневски, исчерпывающие отчеты о литературной жизни современного ему Петербурга и подробные анализы произведений его младших коллег в плане их незаконности.

Любезно сообщаю Его энтузиазм был бесконечен. Он любезно сообщал, что Пушкин «бросает вызов вере в порядок Неба и Престола». Он требовал создания специальной комиссии по расследованию, которой он дал бы показания о квазимасонской мартинистской ложе. Он указал все конкурирующие издания как центры нелегитимности - от тургеневских «Отечественных записок» до московского двухмесячного издания, посвященного хиппи.

В Николаевской Руси об этом нельзя было писать открыто. Булгарину даже пощечину нельзя было дать, скорее всего, большинство считало, что он не имеет чести. Некоторые из рассказанных о нем историй — например, та, которую он лично сообщил в полицию о молодом писателе Оресте Сомове, связанным с декабристами, который после краха их восстания укрылся в его квартире, — столь же маловероятны, как и сама история приключения юного Ивана Выжигина. Но настоящих интриг, доносов и убийств хватило ему, чтобы стать любимым героем карикатур и стихов, занесенных — из соображений безопасности — только в альбомы доверенных дам.

И когда мы вдумаемся в образ поляков в русском воображении середины XIX века, к примеру злобности Федора Достоевского (который, кстати, тоже знал Булгарина и испытал на себе его резкие рецензии) по отношению к польским дворянам - стоит принять во внимание достижения этого правнука Скендербега. Что, конечно, имеет более вневременную мораль: участие писателя в общественных делах — дело важное, но не следует переусердствовать.

– Войцех Станиславски

TVP ЕЖЕНЕДЕЛЬНИК. Редакторы и авторы

  – Перевод Надин Алейник