«Приказали приводить платейцев по одному и задавали им еще раз вопрос, или во время этой войны они сделали что-либо доброе для лакедомонян и их союзников. Получив отрицательный ответ, приказали их выводить и всех без исключения убивать». .

Фукидид (в классическом переводе Казимира Куманецкого), как один из первых историков показал, что перспектива применения насилия, которое не имеет никакого тактического значения, бессмысленная жестокость, убийства пленных, женщин и детей во время войны является обычным явлением. Такие события удобно называть «военным варварством» - но во время пелопонесской войны (431-404 АС) к ним прибегали не варвары, а эллины, ровесники или товарищи по оружию Сократа.

Конец ночи

В «Пелопонесской войне» мы читаем об убийстве пленных и заложников, о пытках, массовом насилии, продажи женщин и детей в рабство, ограблениях сокровищниц, сжиганию храмов и принудительному откупу. Из всех действий, которые сегодня считаются военными преступлениями, античный историк не назвал разве что только обстрелы госпиталей (в его времена не было артиллерии, как впрочем, и госпиталей, кроме тех нескольких расположенных вокруг святынь Асклепия), а также принуждение детей к службе во вражеской армии – в Элладе просто взрослели быстрее.

Через два года после окончания Второй мировой войны Чеслав Милош написал в «Моральном трактате»: «Будучи осведомленным о конце ночи/ Сядьте над Фукидидом». Садимся за него и сегодня, видя, как мало отличаются подчиненные Сергея Шойгу от лакедомонян. Смотрим на бомбардировку роддома в Мариуполе, раненных матерей, которых выносят из руин на дверях, сорванных взрывом. Но и минирование «гуманитарных коридоров», обстрел жилых кварталов Харькова или Киева.

Каждый день мы узнаем о новых происшетвиях, связанных с российской армией, которые словно живьем взяты из варварских хроник: российский военнопленный признался, что во время штурма Харькова военным было разрешено убивать мирное население, украинские таможенники задержали на границе с Молдавией россиян, которые вывозили антиквариат и иностранную валюту. В сетях можно найти много информации о совершаемых «зачистках» на украинских территориях, занятых российской армией, которые являются самым масштабным российским вкладом в область военной терминологии еще со времен «катюши» .

В англосаксонских военных учебниках они иногда переводятся, как „building (room-to-room) clearing operations", большинству мира, однако, они известны, как «зачистки».

Усовершенствованные российской стороной во время второй чеченской войны, от Алчан-Калы до Коцин-Юрт, основываются на обысках целых городов, квартира за квартирой, жилье за жильем, и депортации всех мужчин, начиная от 16-летних. Депортация навсегда и в неизвестные места: гражданские из Алчан-Калы до сих пор не найдены.

Что может сделать мировое сообщество перед лицом военных преступлений? В будущем быть может – осудить. Сегодня – описать и не забыть. Этому должен послужить созданный в Варшаве 24 февраля Центр Документирования Российских Военных Преступлений имени Рафала Лемкина (CDZR), совершенных во время вторжения на территорию Украины начиная с 22 февраля 2014 года.

Надвигается лавина свидетельств

Центр документирования был создан при институте Пилецкого – польском исследовательском учреждении, созданным в ноябре 2017 года. Вторая формула, послужившая созданию Института, в законе, изданного Сеймом, как главная цель гласит: «Сохранение памяти и награждения заслуженных для польского народа лиц в деятельности сохранения памяти или оказания помощи лицам польской национальности или польским гражданам других национальностей, ставших жертвами преступлений против мира, человечности или военных преступлений в 1917-1990». Удобная, хотя неточная и неформальная фраза, к которой не раз прибегали создатели (но и оппоненты) института, заключается в словах «польский Яд-Вашем».

Цент Документирования был создан Институтом Пилецкого совместно с другими исследовательскими учреждениями: аналитическим Центром Восточных Студий, Центром Польско-Российского Диалога и Понимания, а также Центром Карта – общественной организацией, основанной в подпольной деятельности во время ПНР, которая среди своих основных заданий поставила перед собой документирование не только текущих нарушений закона, но также и советских депортаций в годы Второй мировой войны.

Однако этот Институт Пилецкого, под эгидой которого действует Центр Расследований Тоталитаризма, будет координировать работу над сбором, проверкой и систематизацией свидетельств.

- Мы уже посетили первый лагерь для беженцев в Мазовецком воеводстве; разговаривали с первыми свидетелями российской агрессии, собрали первые показания, раздали первые анкеты с просьбой их заполнения – рассказывает «Еженедельнику» доктор Ежи Рогозинский, ответственный за организацию Центра.

Однако организаторы осознают, что о настоящем большом потоке свидетельств пока говорить рано. – Пока до Польши добрались беженцы, которые приехали в первые дни войны. Когда на нашей территории будут находится лица, которые непосредственно являются свидетелями обстрелов или входа российских войск, информации будет намного больше – подчеркивает Ежи Рогозинский.

В этой работе необходима будет помощь волонтеров. Ними согласились быть семьдесят человек, однако Центру их нужно больше.

- Мы не можем ожидать, пока накопятся показания жертв и свидетелей. Мы, как историки, чувствуем себя обязанными создать банк историй людей, которые испытали на себе последствия российской агрессии, чтобы эти преступления могли быть изучены историками и юристами, и в будущем рассмотрены в международных судах – утверждает профессор Магдалена Гавин, директор Института Пилецкого, в своем интервью для ПАП (Польского Агентства Печати). Если это должен быть материал для историков, юристов, а в будущем для прокуратуры, то должен соответствовать стандартам беспристрастности и точности.

- Мы надеемся, что совместными усилиями нам удастся собрать разные доказательства преступлений, совершенных российским агрессором – говорит Рогозинский, но сразу дополняет, что добровольцы, параллельно со стандартным «волонтерским» инструктажем, страховки и подписания договора, будут должны пройти специальную подготовку. Не идет речь о том, чтобы давать или принуждать их к компетенциям судебных следователей – однако речь идет об умении подхода к отдельным ситуациям, выяснения неясностей, использования того, что создатель Центра Документирования обозначает, как «эффект снежного кома»: приобретая все более детальную картину событий, благодаря накоплению сотен свидетельств – пусть даже не совсем точных, частичных.

Информация с Телеграмма

Существуют противоречия не только между ними, но и между разными публично доступными информациями, касающимися военных действий. Ежи Рогозинский подчеркивает, что Центр собирает медиальные данные, записи, съемки, которые появляются не только в средствах массовой информации и на серверах агентства, но и на многих интернет-платформах, в том числе популярного коммуникатора Телеграмм или независимого белорусского агентства Nexta.

Эти источники весьма существенны, ибо среди целей, поставленных перед Центром, оказалось не только документирование российского вторжения в Украину, но также свидетельства белорусской оппозиции, репрессированной режимом Александра Лукашенко, свидетельства крымских татар, а также информации и записи, которые документируют уничтожение военной и цивильной инфраструктуры, культурных достопримечательностей, в том числе находящихся под охраной ЮНЭСКО.

Самым трудным заданием Центра – но и также обязательным к выполнению – будет создание реестра детей и несовершеннолетних граждан, которые погибли в результате российского вторжения в Украину.

Такая форма заданий объясняет, почему главным основателем Центра Документирования Российских Военных Преступлений имени Рафала Лемкина стал Институт Пилецкого.

Сотрудники тамошнего Центра Расследования Тоталитаризма несколько лет занимаются материалами и протоколами созданной в 1945 году Главной Комиссией Расследования Немецких Преступлений в Польше (после 1949 г. по политическим причинам переименованной на Главную Комиссию Расследования Гитлеровских Преступлений). Тысячи послевоенных свидетельств польских граждан, накопленные в цифровой базе «Записи террора», создают «снежный ком» размером с ледник, о котором упоминал Рогозинский – позволяя через 75 лет после войны на установление до сих пор не выявленных преступлений, жертв и преступников.

Следующей серьезной наработкой Института является канал «Свидетели эпохи» на YouTube, от оснований созданный отделом кино. Тысячи открытий по всему миру доказывают нам, как важно прислушиваться к голосу жертв тоталитарных преступлений. Покровитель, Рафал Лемкин – польский юрист еврейского происхождения, создатель понятия «человекоубийство», исследователь гитлеровского и сталинского террора – обязывает.

Кому в будущем еще могут послужить свидетельства Центра Документирования Российских Военных Преступлений? На манифестациях в городах Польши, Великобритании или Литвы скандируется слоган «Нюрнберг для Путина!». Сможет ли он стать чем-то большим, чем знак осуждения и бессилия?

Со времен Фукидида должно было пройти две тысячи лет, чтобы цивилизация предприняла что-то большее, чтобы научиться различать на войне рыцарское и «нерыцарское» поведение. Первую декларацию неприменения на войне определенных средств (правда, тогда шла речь лишь о пиратстве и транзите запрещенных товаров) подписали в Париже после проигранной Россией Крымской войны, в 1856 году. Следующие декларации и конвенции (среди них наиболее известная: Женевская от 1864 года, позднейшая через 10 лет Брюксельская, а также две Гаагские – от 1899 и 1907) расширяли список запрещенных действий. Однако не запрещали их напрямую, единственно обязывали государства- подписанты к введению этих запретов в свое законодательство.

Само понятие «военного преступления» появилось лишь в Версальском трактате, подписанным в конце Первой мировой войны. В этом же году был создан первый каталог военных преступлений, в который входило применение химического и биологического оружия. При нашей сегодняшней осведомленности о том, что случилось через небольшой период времени после 1925 года, такие формулировки могут показаться циничной шуткой. Однако в реальности, подобные решения и международные договоренности, во-первых, определяли осознанность того, что недопустимо на войне.

Компромиссы и агония

Во-вторых – в своем большинстве они попали в законодательство отдельных государств, что делало положение военных преступников более сложным (совершая преступления, они нарушают не только абстрактную «международную конвенцию», но и законы собственной страны).

В-третьих – в тех случаях (не таких многочисленных, как нам бы хотелось), когда сторона, совершающая преступление, проиграла войну, ее руководителей можно поставить перед трибуналом, осудить и наказать: уже не в силу акта возмездия или политического решения, а приговора, выданного с учетом всех юридических норм.

Таким был генезис Международного Военного Трибунала в Нюрнберге. Конечно, его созыв, способ функционирования, спектр деятельности и состав были предметом политической игры между уже поссорившимися империями. Великобритания и Франция вначале были против него, но преобладало мнение США и СССР, позиция которых привела, однако, к тому, что судом не рассматривалось ни одно преступление, совершенное Москвой на оккупированных территориях в 1939-1941 годах, а ни преступные действия, совершенные гражданами оккупированных государств.

Для поляков наиболее кричащим примером «милости победителей» остается факт, что в Нюрнберге не судили исполнителей массового убийства в Катыни. Одновременно уместно напомнить, что – несмотря на советскую пропаганду, которая приписывала убийство 16 тысяч польских военнопленных немцам – катынские расстрелы не оказались в списке обвинений, выставленных для III Рейха. Вот что смог сделать Трибунал.

Следующей институцией международной юрисдикции стал Международный Уголовный Суд – первый в истории постоянный международный суд, созванный для осуждения физических лиц, обвиненных в человекоубийствах, преступлениях против человечности и военных преступлениях. «Гаагский трибунал» ассоциируется прежде всего с войной в бывшей Югославии и ее разжигателями. Однако с того времени в нем разбирали преступления совершенные в Демократической Республике Конго, в Уганде и в Судане, и несмотря, на шаткие международные отношения, он удержал свою позицию.

Конечно, как и все институции этого типа МУС является плодом компромисса – а также его позиция, его финансы, как производная международной ситуации. Чтобы ограничить количество спорных вопросов, сначала были убраны из-под его юрисдикции преступления терроризма – и так Китай и Россия отказались принимать участие в созыве Суда Римского Статута. Однако эта серьезная организация существует – и уже 2 марта ее генеральный прокурор Карим Хан проинформировал, что МУС начинает следствие по делу военных преступлений, которые могли иметь место в Украине. Документирование военных действий и преступлений также проводит генеральная прокуратура Украины.

- В эту минуту не существует риска «дублирования свидетельств». А наоборот: речь идет о том, чтобы собрать их чем побольше – подчеркивает доктор Ежи Рогозинский.

Удастся ли их использовать? Управляемая Путиным Россия сегодня бросает вызов миру, изолируется от него не только в плане экономики, но и в политике: 10 марта она заявила о выходе из Совета Европы, можно также надеяться на ее уход или изгнание из очередных международных организаций.

Но эта ситуация не будет длиться вечно – а Россия, после Путина, захочет и должна будет прервать эту изоляцию. Можно надеяться, что одним из условий этого, будет суд Трибунала над преступниками и участниками совершенных на наших глазах военных преступлений.

Институт Пилецкого с начала своего создания занимается расследованиями преступлений тоталитарных режимов. То, с чем мы имеем сегодня дело, это своего рода «срыв маски» с советско-российского режима – но также, будем надеяться, его бесповоротный крах. Независимо от наших эмоций и солидарности с Украиной – действия такие, как эти, которые сегодня допускает российская армия в Украине, являлись сначала существования Института и Центра Расследований Преступлений Тоталитаризма, предметом их научной рефлексии. Также поэтому мы хотим их документировать и расследовать. Сегодня мы имеем дело с превращением советского тоталитаризма в электрический российский империализм, который подпитывается из евро-азиатских концепций, и других источников.

. Но также будем надеяться на его (тоталитаризма) агонию – подчеркивает основатель Центра документирования, Ежи Рогозинский.

– Войцех Станиславски
– Перевод Лариса Верминьска